Я иду по улице Мирзаги Алиева.  Мне всего пятнадцать лет.  На мне жёлтая, югославская кофта и плесированная юбка.  Моё тело поёт молодостью, красотой и силой.  Внутри себя, совсем внутри, я знаю, что мне нравится, как на меня смотрят мужчины, в глазах которых, пронзительно тоскует желание.  Я чувствую власть над ними, как будто каждый ждёт от меня какого-то знака, чтобы пойти вслед.  Всего какой-то год назад я не знала, что меня ждёт, а сегодня я себя чувствую совсем другим человеком, перед которым открывается такая страстная и многобещающая пора.

 

Рядом со мной двоюродная сестра.  Её мать и мой отец - родные брат и сестра.  Кто же знал, что убежав от провинциального землетрясения, от развалин, в которых таился приторный и сладкий запах мертвечины, наши родители преуспеют в этой южной столице с её нравами и капризами.  У моего отца две большие звезды на погонах, которые нынче дают ему достаточно власти и признания.  Меня любят, лелеят и холят.  А моя природа проросла как крепкое, плотное и округлое зерно пшеницы, пробившись к солнечному свету своим желанием жить и передать эту жизнь дальше.

Я улыбаюсь разливающемуся по улице солнечному свету.  Эти редкие весенние дни в столице, когда жара ещё не наступила, но холод ушёл в бесследный март и тело впитывает этот чудесный воздух, пропитанный влагой и эфиром с раскрывающихся почек.  Бодрой и упругой походкой я схожу по знакомой с детства улице и здороваюсь со знакомыми.  Вот тётя Мансура, она продаёт самую вкусную ряженку на этой улице: мать не признаёт ничьей другой ряженки.  Вот дядя Ибад, его мать, подслеповатая Кубра печёт на продажу лучшие лепёшки в этой части города.  Участковый, старший лейтенант Сардар пытался ей запретить это делать, но отец попросил его не беспокоить эту бедную семью, и поэтому каждое утро, когда я, едва натянув шлёпанцы на свои девичьи ступни с высоким подъёмом бегу за хлебом на завтрак, тётя Кубра отдаёт мне лучшую лепёшку без очереди.  Потом, разводя патоку дошаба в сливках я макаю хлеб и запиваю это ароматным чаем, ни о чём не думаю: моё бытиё дышит весной, почти осязаемо вливающейся через окна в нашу веранду.  Внизу ранними хлопотами тётя Азада готовит своего мужа-нефтяника на дежурство, а сосед татарин Анвар отбивает мясо.  Баба Настя разливает тесто для блинчиков, а старик Алхаз читает газету.

Мы идём к Асие, чтобы посмотреть новые отрезы на платья к площади Физули.  Как же хорошо жить, каким радужным и светлым видится мне будущее.  Папа, конечно, строг, но он меня любит и каждый раз одевая кобуру на работу, он треплет меня по щеке и целует в лоб.  Мама слегка ревнует, но в душе ей нравятся наши отношения с отцом.  Я подпрыгиваю и чувствую как тело моё натягивается каждым мускулом и связкой и пружинит упругостью.

Я брызжу молодостью и силой, мне нравится обжигать парней своим взглядом, и видеть краешком глаза, как зардев прячут они взгляды и украдкой любуются мне вслед: нельзя смотреть девушке в глаза и любоваться ей в открытую.  Сны, ох уж эти сны, от которых я иногда просыпаюсь вся пылающая и не могу избавиться от этих постыдных и таких сладких видений.  Я ворочаюсь, подушка горит от моих рдеющих щёк и растрёпанные волосы подобны растворяющейся в предрассветной заре ночи.  Кому, ну кому я могу признаться об этих снах?  

 

И вдруг я замечаю его...  Какой у него дерзкий взгляд, какой страстью пылает его лицо.  Смутившись на секунду и опустив взгляд, он резко поднимает свои глаза на меня и обжигает меня: внутри меня сладостно и тягуче зарождается желание смотреть на него не отрываясь и смущая и своё спокойствие и его.  Чтобы поддеть его и остаться у него в памяти я краешком рта и быстрым движением головы выражаю неприязнь.  И я добиваюсь своего: он ещё больше тянется взглядом ко мне.

 

Цокая каблуками я торжественно удаляюсь и знаю, что эта встреча не случайна...