…Или вот, сидела вечерами в ванне. Наверно, плакала, проклинала все на свете, всхлипывала, задыхалась, просила Бога, чтобы послал хотя бы маленький, хотя бы крошечный кусочек счастья, размазывала тушь по щекам, писала что-то до боли жалостливое, до слез грустное в своем дневнике... Затекали ноги, сводило руку, а ты все писала, в душе осознавая, что вот Боженька сейчас сидит на небесах и улыбается, потому что на завтра он приготовил тебе сто грамм счастья...

А иногда, гуляла с друзьями. Общалась, смеялась так, что болели губы, вспоминала, что «дружбу надо беречь» и действительно берегла, защищала ее от холода и ветра, от дождей и снега, от плохого настроения, от обид и злости... Укрывала дружбу пледом, когда ей было холодно, читала ей анекдоты, когда ей было грустно и печальные, плаксивые стихи, когда ей было слишком весело. Разговаривала с ней, утешала, когда та плакала. Дорожила этими минутами, когда искренне верила в нее, когда знала точно – дружба существует. И плакала ей в жилетку, когда было совсем хреново, а дружба гладила ее по волосам и так тихонько, в волосы говорила, что все будет хорошо, а ты верила, улыбалась сквозь слезы и долго-долго смотрела в глаза этой дружбе. Потом, как маленькая девочка, обнимала ее крепко-крепко, и долго не отпускала, думала, что это продлит ощущение счастья. И ведь, правда – продлевало.

Бывало, сидела на каком-нибудь нудном уроке, на географии, например, учительница говорила что-то, сама путалась – призывала всех понимать, потому что зазубрить не получится, а сама путалась; или на химии сидела, писала про зажигательные смеси, а в голове в это время, рождались образы, картины, фотографии, стихи, наконец. И даже на литературе иногда погружалась в себя, постоянно теряла свою мысль и, несмотря на все это, любила эту грbeeeeepую школу, все эти нудные, глупые уроки, все эти шутки, уже приевшиеся, уже до тошноты знакомые, ты все это любила.

Или как, например, просыпалась ранним весенним утром от яркого солнца и чириканья птиц за окном, чувствовала себя чуть ли не самой счастливой на свете, подходила к окну, распахивала его настежь, и ты вдруг с головой накрывалась этим, еще по-зимнему холодным и все же ранневесенним, ветром, и задыхалась от переполнявшего душу счастья, умиротворения и какой-то странной спокойной радости. И вдыхала этот холодный весенний воздух, и замирала, пытаясь как можно дольше продлить это мгновение, а ветерок уже играл с волосами, целовал кожу, а по ней пробегали мурашки. И, еще слишком холодное, но уже безумно яркое ранневесеннее солнышко дарило первые веснушки и яркий блеск в глазах, и казалось одним таким большим смайлом, заставлявшим улыбаться всю природу вместе с ним.

Или, там, ругалась с мамой. Не хотела убираться, а она не понимала, как можно жить в таком сумашедше-творческом беспорядке, или, там, кошек не покормила, или уроки не сделала, или просто слишком долго у компьютера сидела... И говорила, а точней кричала, то, о чем потом жалела, пыталась, чтобы мама, наконец, услышала, рыдала, всхлипывала, злилась и была готова убежать из дома, лишь бы такое не повторялось. А потом убегала в комнату, со всей силы хлопала дверью, включала музыку на всю громкость, залезала на широкий подоконник, занавешивалась занавесками так, чтобы никто не видел и не приставал. И смотрела в окно, мечтала мечты, а там, на улице, улыбалась луна в полнолунии, и светили мириады звезд, а небо было таким темно-темно-синим, почти черным, моросил дождик, и ты понимала, что вот завтра проснешься, откроешь дверь, и все будет так, как раньше, и дождь прекратится.

А иногда просто выходила на улицу, погулять по городу, «подышать свежим воздухом», перепрыгивать через лужи... Прятала свои горящие глаза под огромными очками, законсервировала свое такое вот скептическое выражение лица с полуулыбкой на губах, заходила в магазины, делала вид, что разглядываешь витрины... А в душе улыбалась во весь рот, прищуривала глаза от ярких лучей солнца и любовалась небом, таким бесконечно-голубым, безмятежно-спокойным и ласково-счастливым, таким, каким оно умеет быть только весной, до неприличия приторно-сладким и таким близким, что кажется – еще чуть-чуть и ты дотянешься до него рукой, оторвешь от неба кусочек и будешь греть им свои ладони. И ведь действительно грела, а потом отрывала кусочек себя и дарила его небу, чтобы ему не было больно.

Или, например, в хмурый дождливый день, текстура неба в котором не загрузилась, а снять задачу и выключить, наконец, дождь в котором невозможно, сидела за компьютером, читала грустные, трогающие душу, как котенок лапкой, нежно стихи и от переполняющих сердце чувств плакала, целовала свои пальцы и прижимала их к монитору. А в душе, наверное, смеялась, потому что знала, что вот здесь, стоит только нагнуться, находится кнопка «перезагрузка»; нажмешь – и дождь прекратится, и небо загрузится, заиграет яркими красками, выглянет солнце и тихо, только тебе одной слышно, прошепчет: «Улыбнись...»

Или вот, бывало, сидела на диване, что-то взахлеб читала, переживала за героев, и дрожала от холода. Была поздняя осень, за окном на худых и грустных деревьях не было ни листьев, ни снега, а ты сидела дома в одном халате и боялась пошевелиться, боялась, что тогда разрушится эта атмосфера такой нежной грусти и светлого одиночества, что вот вернешься одетая, укутанная, с кружкой чего-то горячего и сладкого, хотя вообще-то не пьешь сладкие напитки и даже кофе всегда без сахара, а тут вот бы налила себе сладкого и горячего, вернулась бы... А за окном все те же корявые деревья, все тот же пейзаж, только палитра поменялась. И вот сидела, мерзла, укутывалась в плед и совсем незаметно улыбалась самой себе, и как будто грела себя этой улыбкой, как не согрело бы даже что-то горячее и сладкое.

А бывало и так, что вот выходила на улицу, а там шел дождь, люди разбегались кто куда, прятались под крыши домов или в магазинах. А ты просто неспешным шагом шла по дороге, не зная куда и зачем, просто шла, как дурочка улыбалась, вся промокла до нитки, тушь под глазами растекалась, но эти глаза, эти губы были так искренни в своей сумашедше-счастливой улыбке. Ловила на ладонь капли этого осеннего дождя, шлепала по лужам и безумно хотела петь. А на сердце было так легко и спокойно, и было наплевать, что думают люди, главное – что душа была рада этому дню, этому теплому дождю и таким прозрачным лужам. А потом выглядывала радуга.

Или там, например, смотрела в экран компьютера, а там мигала аська, и кто-то очень хотел поговорить, и сквозь тысячи километров видела его чувства и верила как-то слишком по-детски, глупо и наивно, надеялась, что тебе не врут и чувствуют, может быть совсем не то, что называется любовью, только лишь влюбленность, а может лишь какой-то слабый, туманный намек на нее. А в аське появлялись все новые и новые сообщения, а глаза уже болели и лопались сосудики, но не могла уходить, вот так вот взять и попрощаться. Смеялась – звонко, во весь голос, а потом вдруг становилась серьезной, иногда даже грустной, а бывало и плакала, задыхалась, всхлипывала и утешала себя тем, что это лишь интернет, при этом понимая где-то глубоко в душе, там, куда никому не было доступа, что это – жизнь.

Хотя нет, это все не то. Вот, например, любила. И не смела сказать об этом. Любила так, что дрожали коленки при виде Его, так, что хотелось плакать, если он не замечал, так, что рыдала по ночам в подушку, слушала глупые, но до боли знакомые попсовые песни о любви... И, несмотря на это – никогда не думала, что надо перестать любить, что любовь – не самое светлое чувство в нашем жестоком мире, а зло и страдания, что больше никогда-никогда... Ты искренне верила и до сих пор веришь, что без этой мерзкой любви не проживешь и дня, и от этого становится вдруг непривычно тепло на душе...

Или сидела поздним вечером на своем широком подоконнике, предварительно убрав с него все цветы, пила кофе, такой горячий, обжигающий кофе, а, может быть, какой-нибудь приторно-сладкий коктейль, а, может, даже ела ледяное мороженое, а вокруг было непривычно тихо и в этой оглушительной тишине ты боялась пошевелиться, нарушить эту и без того хрупкую, как карточный домик, идиллию. А ветер запутывался в волосах, играл с ними, развевал, а солнце, отражаясь в лужах, уже пряталось за горизонтом, разливалось по небу розовым цветом, заполняло собой все небо и, казалось, растекалось по всему телу, наполняя теплом, и по коже пробегала мелкая дрожь от ощущения того, что теперь-то уж все будет хорошо. И тихо-тихо, так, чтобы никто не слышал, шептала: «Вот это, наверное, и есть счастье»...