История Западной Европы

[Zaman.]

Губертсбургский договор 1763

Почти в одно время с Парижским был подписан Губертсбургский мирный договор между Пруссией, Австрией и Саксонией(15 февраля 1763), который определил итоги Семилетней войны на континенте. Он был выработан министром Герцбергом от лица прусского короля, Фришем и Колленбахом от лица Марии Терезии и императора и Брюлем от лица саксонского курфюрста Августа III. Согласно Губертсбургскому договору, Фридрих II Великий удержал Силезию, но обещал подать свой голос за избрание в римские короли (то есть, в наследники трона Германской империи) старшего сына австрийской императрицы Марии Терезии, Иосифа. Саксонский курфюрст получил обратно все свои владения.

[Zaman.]

Губертсбургский договор восстановил те государственные границы, которые существовали в Европе до Семилетней войны. Прусский король остался владыкой Силезии, из-за которой собственно и началась борьба. Враги Фридриха II столкнулись в Семилетней войне с противником, который «сумел лучше защищаться, чем они – нападать на него».

«Замечательно, – сказал один из активнейших деятелей той эпохи, французский кардинал Берни, – что по итогам Семилетней войны ни одна держава не достигла своей цели». Прусский король замышлял произвести великий переворот в Европе, сделать императорский престол попеременным достоянием протестантов и католиков, обменять владения и взять себе те области, которые ему более по вкусу. Он приобрел большую славу тем, что подчинил своим видам все европейские дворы, но он оставил в наследство своему преемнику непрочное могущество. Он разорил свой народ, истощил свою казну и обезлюдил свои владения. Императрица Мария Терезия обнаружила в Семилетней войне большее мужество, чем ждали от неё, и заставила выше ценить её могущество и достоинство её армий... но не достигла ни одной из намеченных ею целей. Она не смогла ни вернуть себе потерянную в Войне за Австрийское наследство Силезию, ни возвратить Пруссию к положению второстепенного немецкого владения. Россия в Семилетней войне показала Европе наиболее непобедимую и наихуже руководимую из существующих армий. Шведы без пользы сыграли подчиненную и бесславную роль. Роль Франции в Семилетней войне, по словам Берни, была нелепа и постыдна.

[Zaman.]

Общие результаты Семилетней войны для европейских держав

Результаты Семилетней войны оказались вдвойне гибельными для Франции – и тем, что она потеряла в ней, и тем, что выиграли её враги и соперники. Французы по итогам Семилетней войны потеряли свой военный и политический престиж, свой флот и свои колонии.

Англия вышла из этой ожесточенной борьбы полновластной владычицей морей.

Австрия, эта взыскательная союзница, которой Людовик XV отдался в зависимость, освободилась по результатам Семилетней войны от политического влияния Франции во всех восточноевропейских делах. После Семилетней войны она стала улаживать их без всякой оглядки на Париж, совместно с Пруссией и Россией. Заключённое вскоре тройственное соглашение России, Австрии и Пруссии 1772 года о Первом разделе Польши было итогом совместного вмешательства этих трех держав в польские дела.

[Zaman.]

Россия выставила в Семилетней войне уже организованные и крепкие войска, немногим уступавшие тем, которые мир увидел позднее под Бородином (1812), Севастополем (1855) и Плевной (1877).

Пруссия по результатам Семилетней войны приобрела имя великой военной державы и фактическое главенство в Германии. Прусская династия Гогенцоллернов «с их загребущими руками» после этого беспрерывно увеличивала свои владения. Семилетняя война, по сути, сделалась исходной точкой объединения Германии под главенством Пруссии, хотя оно состоялось лишь через сто лет.

Но для Германии в целом непосредственные итоги Семилетней войны были весьма трагичны. Невыразимое бедствие многих немецких земель от военных разорений, масса долгов, оставшихся тяготеть и над потомством, гибель благосостояния трудящихся классов – таковы были главные результаты настойчивых политических усилий религиозной, добродетельной и любимой подданными императрицы Марии Терезии.

[Zaman.]

Итальянская революция (1820)

 

1 января бурного для Европы 1820 года началась испанская революция, а ровно через полгода, 1 июля, произошла революция и на юге Италии, в Неаполитанском королевстве. Французы дважды свергали неаполитанского короля Фердинанда IV с престола: в первый раз для основания Партенопейской республики (1799), во второй для того, чтобы посадить на престол брата Наполеона, Жозефа (1806). Венский конгресс восстановил Фердинанда IV, проживавшего в изгнании в Сицилии под охраною английского флота и давшего сицилийцам по настоянию английского правительства конституцию. Возвратившись в Неаполь, он отменил раздельность управления Неаполем и Сицилией и, восстановив старый титул королевства Обеих Сицилий, стал им управлять под именем Фердинанда I. Сицилийский парламент был уничтожен, и с гегемоном Италии, Австрией, был заключен формальный договор, обязывавший короля Обеих Сицилии не допускать в его государстве ничего, что противоречило бы принципам абсолютизма или началам, положенным Австрией в управление её Ломбардо-Венецианским королевством в Италии. Это была одна из побед политики Меттерниха.

[Zaman.]

Фердинанд IV (I), король Неаполя (с 1816 – Обеих Сицилий). Портрет 1818-19

[Zaman.]

Рьяный абсолютист, Фердинанд I был и не менее рьяным клерикалом и в 1818 г. заключил с папою Пием VII конкордат, отменявший все церковные реформы, произведенные в его королевстве французами. Как и в Испании, реакционное правительство и здесь расстроило администрацию и финансы, породило массу недовольных и вооружило против себя многих генералов и офицеров. Наконец, и здесь, вместе со всеми остальными областями Италии, стали развиваться тайные общества, которые были объединены общей организацией. Это были так называемые «карбонарии», или угольщики, по образцу которых потом и во Франции организовались тамошние «шарбонье». Карбонарии были и в армии и наметили вождем будущей революции генерала Гульельмо Пепе, служившего раньше королю Иоахиму (Мюрату) и потому бывшего у правительства на подозрении.

[Zaman.]

Когда два молодых офицера, Морелли и Сильвати, в ночь с 1 на 2 июля 1820 взбунтовали в городе Ноле стоявший там отряд, провозгласив конституцию, Пепе стал во главе движения, к которому начали немедленно примыкать другие отряды. Столица тоже пришла в движение, и король передал правление своему сыну Франческо, поспешившему объявить введение испанской конституции и в королевстве Обеих Сицилий (7 июля). На другой день Пепе во главе мятежного войска вступил в Неаполь, а через несколько дней и сам король присягнул конституции. В Сицилии в середине июля произошло восстание с целью возвращения острову автономии, но оно было подавлено неаполитанским войском, и 1 октября 1820 года в Неаполе открыл свои заседания общий парламент королевства Обеих Сицилий.

[Zaman.]

Революционное движение началось и на севере Италии, в Сардинском королевстве. Здесь царствовал Виктор Эммануил I, вернувшийся на трон в 1814 г., после поражения Наполеона, и тотчас же начавший жестокую реакцию. Дело иногда доходило до того, что отменялись решения судов, состоявшиеся во время французского владычества, объявлялись незаконными браки, совершенные по кодексу Наполеона, был разорен в Турине ботанический сад, заведенный при французах, и чуть было не подвергся той же участи построенный французами мост через По. Реакция до такой степени не знала здесь удержу, что сам Меттерних рекомендовал правительству большую умеренность. В главной области королевства, Пьемонте, было много недовольных среди военных, и целью их стремлений было не более, не менее, как объединение всей Италии с испанской конституцией 1812 года. Руководителем движения был майор граф Сантароза, вошедший в тайные сношения с либеральным принцем Карлом Альбертом Кариньянским, предполагаемым наследником престола за бездетностью короля и его брата. В марте 1821 г. в разных городах Пьемонта произошли военные восстания, и скоро сам Турин был во власти инсургентов. Но в это время уже заседал в Лайбахе конгресс государей Священного союза, приславший Виктору Эммануилу I требование не вводить у себя конституции. Король отрекся тогда от престола в пользу своего брата, бывшего безусловным сторонником Меттерниха, и при помощи австрийцев пьемонтская революция была подавлена.

[Zaman.]

Виктор Эммануил I, король Сардинии. Портрет 1802 г.

[Zaman.]

Уже в августе 1820 г. австрийское правительство стало стягивать свои войска в Ломбардо-Венецианское королевство. На лайбахском конгрессе Священного союза (1821) Австрия, Пруссия и Россия приняли протокол, разрешавший иностранное вмешательство в чужие дела, если от них грозит какая-либо опасность. Этим нужно было оправдать задуманное Меттернихом вмешательство в Неаполитанском королевстве. Представитель Англии Кэстлри протестовал против общего принципа, хотя и поддерживал Меттерниха в частном случае с Неаполем, так как у Австрии с неаполитанским королем был формальный договор о невведении конституции. В Лайбах пригласили приехать и короля Обеих Сицилий. Фердинанд I поклялся неаполитанскому парламенту, что будет защищать на конгрессе конституцию, и его отпустили, но едва лишь он переехал границу, как снял с себя карбонарский значок, носившийся приверженцами конституции, а в Лайбахе уже прямо просил военной помощи против мятежных подданных. Другие итальянские государи, также приглашенные участвовать в лайбахских совещаниях, настаивали на том же.

[Zaman.]

В феврале уполномоченная европейским концертом Австрия двинула свои войска через Тоскану и Папскую область на территорию королевства Обеих Сицилий; в начале марта они разбили армию Пепе, а через две недели заняли самый Неаполь. Затем часть австрийской армии двинулась на север Италии. Вскоре три государя Священного союза заключили особую конвенцию с сардинским королем об оккупации Пьемонта австрийским войском. Абсолютизм и система Меттерниха торжествовали победу во всей Италии. Начались новые репрессии, сделавшие имя немцев ненавистным на всем полуострове.

[Zaman.]

Феодальная лестница в Средневековье

Чтобы вести жизнь рыцаря, надо было иметь средства жить, не работая. В Средневековье феодал – лишь тот, кто получает достаточный доход, чтобы содержать себя. Обычно этот доход обеспечивался землей. Феодал владеет поместьем, а так как честь не позволяет ему обрабатывать его лично, то он возлагает эту обязанность на своих держателей. Таким образом, феодал почти всегда эксплуатирует, по крайней мере, несколько крестьянских семейств. По отношению к этим держателям он – сеньор (по-латыни dominus, отсюда – испанское don). Обладание доходом есть практическое условие для того, чтобы быть дворянином. Но по размерам богатства между средневековыми феодалами существует резкое неравенство, на основании которого устанавливается ряд степеней, начиная с оруженосца и заканчивая королем. Современники очень ясно различали эти степени и даже отмечали их особыми именами. Иерархия этих степеней и есть средневековая «феодальная лестница».

Edited July 29, 2019 by Zaman.

[Zaman.]

Высшую ступень феодальной лестницы занимают князья, обладающие титулом (короли, герцоги, маркизы, графы), суверены целых провинций, владельцы сотен деревень, способные приводить на войну несколько тысяч рыцарей.

Ступенью ниже на феодальной лестнице Средневековья стоят знатнейшие из дворян, обычно владельцы нескольких деревень, ведущие с собой на войну целый отряд рыцарей. Так как они не имеют официального титула, то их обозначают простонародными названиями, смысл которых не ясен и несколько растяжим; эти названия в разных странах различны, но употребляются как синонимы. Наиболее употребительные из них: барон – на западе, в Южной Франции и в нормандских странах, сир, или сеньор [1] – на востоке («барон» обозначает мужа, мужчину по преимуществу; «сир» – вождь и господин). В Ломбардии их называют капитанами, в Испании – «рикос омбрес» (ricos hombres, богатые люди). В Германии говорят «герр» (herr), что соответствует названию сеньор, в Англии – лорд; на латинский эти названия переводятся словом dominus (господин). Позднее их называли также баннеретами (bannerets) [2], потому что, чтобы собрать своих людей, они прикрепляли к концу своего копья четырехугольное знамя (bannière).

[Zaman.]

Еще ниже на феодальной лестнице стоит вся масса древней знати – рыцари (французский шевалье (chevalier), немецкий Ritter, английский knight, испанский кабальеро (caballero), латинский miles), владельцы одного поместья, которое, в зависимости от богатства страны, состоит из целого села или из части его. Почти каждый из них служит какому-нибудь стоящему выше по феодальной лестнице крупному собственнику, от которого он получает поместье; они сопровождают его в походах, что однако не мешает им воевать и на свой риск. Их называют иногда bacheliers, в Ломбардии – vavasseurs. Встречается и меткое название miles unius scuti, что означает – воин об одном щите, то есть рыцарь, не имеющий в своем распоряжении другого воина.

[Zaman.]

На последней ступени средневековой феодальной лестницы стоят оруженосцы. Первоначально – простые военные слуги рыцаря, они становятся потом владельцами некоторого количества земли (равного тому, что мы теперь называем крупным поместьем) и в XIII в. живут господами среди своих держателей. В Германии их называют Edelknecht (благородный слуга), в Англии – сквайр (squire) (испорченное ècuyer – щитоносец), в Испании – infanzon. Они-то в XIII в. будут составлять массу дворянства, и в последующие столетия горожанин, возведенный в дворянство, будет гордиться титулом оруженосца.

[Zaman.]

Феодальная лестница

[Zaman.]

Таким образом, на средневековой феодальной лестнице можно различать четыре ступени, которые в общих чертах соответствуют современным военным чинам: князья, герцоги и графы – наши генералы, бароны – капитаны, рыцари – солдаты, оруженосцы – прислуга. Но в этой странной армии, состоящей из воюющих друг с другом отрядов, где ранг и положение на феодальной лестнице определяется богатством, совместная жизнь в конце концов настолько смягчает неравенства, что все, от генерала до слуги, начинают чувствовать себя членами одного и того же класса. Тогда дворянство окончательно складывается и тогда же оно окончательно замыкается и изолируется.

[Zaman.]

В XIII в. привыкают строго различать две категории людей: дворян, или благородных (gentilshommes), и недворян, которых во Франции называют hommes coutumiers (людьми обычая, coutume'a) или homme de poste (то есть potestatis – подвластными людьми); название roturier (разночинец) не употребляется в Средние века. Эти категории становятся строго наследственными. Дворянские семьи, принадлежащие к любой из ступеней феодальной лестницы, отказываются вступать в родство с потомками недворянских фамилий. Тот, кто не родился от дворянина, не может сделаться рыцарем, даже если он достаточно богат, чтобы вести жизнь рыцаря; дочь недворянина не может выйти замуж за дворянина; тот, кто женится на ней, вступает в неравный брак и этим обесчещивает себя; феодальные семьи не будут принимать его супругу, и к его детям дворяне не будут относиться, как к равным себе.

[Zaman.]

 Эта наследственность, менее строгая в документах предшествующих столетий, становится потом преобладающей чертой средневекового феодального общества и господствует вплоть до XVIII в. По мере того, как различия между дворянами сглаживаются, организованное в феодальную лестницу дворянство все более отдаляется от остальной части нации. Прочнее всего дворянский дух утвердился во Франции и Германии. В Испании, и особенно на юге, он слабее, вследствие соприкосновения с богатым населением мавританских городов, в Италии и, может быть, также на юге Франции – из-за могущества купеческого класса. В Англии, где военно-феодальные привычки рано исчезли, сквайр ничем не отличается от богатого крестьянина; здесь граница устанавливается гораздо выше – между лордами и остальной частью народа; привилегированный класс состоит лишь из высшей аристократии, которая очень малочисленна.

[Zaman.]

Феодальная мораль

Нравы феодального рыцарства вносили в средневековое общество, которое старый обычай (кутюм) сделал неподвижным, беспрестанную смуту. Рыцарская мораль основывается на началах, расходящихся с кутюмом и противоречащих друг другу. Феодальная (вернее – вассальная) мораль предписывает рыцарю соблюдать клятву верности своим товарищам, своему сеньору и вассалу. Главной основой рыцарской морали является верность; лоялен (loyal, legalis) тот, кто сохраняет верность; лояльность есть верность своему слову; честный человек (le preux, probus) – одновременно и верен, и храбр. Между людьми, связанными верностью, не должно быть ссор; так и понимается дело в рыцарских поэмах (например, в «Рено из Монтобана», где рыцарь, будучи вынужден сражаться со своим сеньором, старается не причинить ему вреда, или в «Рауле из Камбре», где Бернье остается верен своему сеньору Раулю, который поступил с ним дурно).

[Zaman.]

По строгой логике феодальной морали, если возникает несогласие между вассалом и его сеньором или даже между вассалами одного и того же сеньора, они должны передать дело на решение сеньориального суда, составленного из пэров вассала; так говорят и теоретики феодального права, составившие Иерусалимские ассизы. Во имя верности вассал может заклинать (conjurer) сеньора оказать ему правосудие; сеньор может требовать (semondre) своего человека к себе на суд (venir faire droit). Творить суд сеньор предоставляет своим людям; он должен быть «уравновешенным весами для исполнения того, что решил суд». Таким образом, всякий феодал может получить суд равных себе и обязан подчиняться их приговору.

[Zaman.]

«Вышивание знамени». Символическое изображение художником Э. Лейтоном феодальных добродетелей чести и уважения к женщине (1911)

[Zaman.]

Но, с другой стороны, идеал феодальной морали – сильный и смелый воин, Карл Великий псевдотюрпиновской хроники, который «одним ударом меча разрубает воина на коне и в доспехах, от макушки донизу вместе с лошадью», который «без труда разгибает зараз четыре подковы», «поднимает до головы рыцаря в доспехах, стоящего на его руке», «съедает за обедом четверть барана, или двух кур, или гуся». Такой человек никогда не отступает и никого не боится. Поэтому он и дорожит своей моральной репутацией: «Лучше умереть, чем быть названным трусом».

[Zaman.]

И чтобы не заслужить имени труса, феодал способен на всякое насилие. Его основное моральное правило – честь (слово новое, не знакомое древним), чувство, состоящее из гордости и тщеславия, руководящее дворянством Европы до конца XVIII столетия. Честь обязывает рыцаря-феодала не допускать ничего, что, по его мнению, кем-либо в мире может быть понято как отступление. На практике это чувство обращается в обязанность драться со всяким, кто оспаривает у него какое-нибудь право, на которое он претендует.

Таким образом, честь сталкивается с верностью, и феодальная мораль не разрешает этого противоречия. Оно служит завязкой действия во многих рыцарских поэмах.

[Zaman.]

Гуситы и гуситские войны

 

Казнь Яна Гуса вызвала в Чехии сильнейшее раздражение. 452 феодала и рыцаря приложили свои печати к протесту против признания ересью учения Гуса; многие выгнали из своих поместий католических священников и заменили их гуситами. Однако, в самом понимании учения Гуса скоро обнаружились разногласия, поведшие к делению гуситов на партии. Все согласны были только в требовании формально запрещенной Констанцским собором «чаши для мирян», т. е. причащения под обоими видами (sub utraque specie) – символа, что и духовенство и мирские лица в равной степени приобщены к таинствам веры. Но пражские богословы формулировали все главные учения чешской реформации в четырех пунктах (проповедь евангелия на чешском языке, чаша для мирян, восстановление церковной дисциплины и отмена духовного землевладения), а другие партии, получившие все вместе название «таборитов», находили эти требования чересчур умеренными и заменили их своими двенадцатью пунктами (полная реформа богослужения, отмена таинств, кроме крещения и причащения, уничтожение священства, почитания святых, праздников и т. д., словом, «возвращение к первоначальному христианству»). Некоторые группы пошли еще дальше; например, адамиты, распространенные в Чехии и Моравии, хотели водворить на земле идеальное Царство Божие. Но главное значение приобрели два главных направления: «пражане», позднее названные «каликстинцами» (они же «утраквисты», партия высшего дворянства), – и «табориты», обнаружившие в политическом отношении вначале республиканское, а потом коммунистическое направление 

[Zaman.]

Еще при короле Венцеле, незадолго до его смерти начались столкновения гуситов с пражским городским советом, наполненным тогда консерваторами и состоявшем наполовину из немцев. 30 июля 1419 толпа под предводительством рыцаря Жижки из Троцнова взяла приступом думу и выбросила 13 советников из окон на копья. В декабре 1419 чешские сословия присягнули Сигизмунду, брату умершего Венцеля; новый король готовился к борьбе с восставшими таборитами, к истреблению которых призывал и папа Мартин V в булле 1 марта 1420. Началась междоусобная война: около 500 церквей и монастырей было разрушено, причем совершались страшные зверства. Сигизмунд, хотевший и «пражан», как еретиков, привести к покорности, опираясь на помощь немецких князей и папы, повел против чехов войско из крестоносцев. Но он был разбит и принужден сдать Вышеград (1420). Победа таборитов, с их предводителями Жижкой и Никласом из Гусинца, была сигналом к ряду жестокостей в немецких городах, многие из которых были теперь чехизированы, с изгнанием немецких жителей, так как движение вместе с религиозным имело национальный характер.

[Zaman.]

 

 

Первая пражская дефенестрация 1419 (рассказывает историк Георгий Мельников)

[Zaman.]

Сигизмунд, бывший не только чешским королем, но и германским императором, старался втянуть империю в свою борьбу с чехами, но рейхстаги не обнаружили особого усердия, так как князья желали получить в награду за помощь известные политические уступки, а Сигизмунд не хотел их делать. Притом в Германии произвело неприятное впечатление вмешательство в борьбу Польши и Литвы, с одной стороны, и Рима с другой. Поэтому, несмотря на неоднократные решения сеймов, несмотря на набранные наконец имперские войска, ход военных операций немцев был самый жалкий и вполне обнаружил упадок имперской военной организации. В целом ряде сражений немцы были разбиты; гуситы в 1425 проникли в Австрию и в соседние немецкие земли: Силезия, Саксония и Франкония особенно пострадали от их набегов. Более 100 городов и бургов, до 1500 городков и местечек были, по преданию, разорены гуситами. После смерти Жижки (11 октября 1424) ими командовали новые вожди: Большой и Малый Прокопы.

[Zaman.]

Гуситские войны. Карта

[Zaman.]

Хотя рейхстаг 1431 решил продолжать войну, после нового поражения при Таусе (13 августа) Сигизмунд предпочел вступить в переговоры с умеренной партией. Представители «каликстинцев» и таборитов (Ян из Рокичан, Прокоп Большой и Николай Пильграмский) приглашены были на только что собравшийся тогда Базельский собор и вели диспуты с его отцами. Соглашения не произошло, но партии несколько сблизились, и собор решил послать посольство в Прагу, где 30 ноября 1433 чешско-моравский ландтаг, на основании исправленных собором «четырех пунктов» принял так называемые «чешские или пражские компактаты». Но табориты не подчинились, и тогда каликстинцы под предводительством Мейнгарда Нейгаузского начали войну с ними. В битве при Липане и Грибе были убиты оба Прокопа.

[Zaman.]

Однако умеренные гуситы, примирившись с церковью, вовсе не думали еще признавать над собой наследственной власти Сигизмунда. Они требовали сперва формального признания императором «компактатов», что он и сделал (20 июля 1436), тотчас после провозглашения «компактатов» и воссоединения чешской церкви с католической на ландтаге в Иглау (5 июля). Сигизмунд обязался назначать на должности в Чехии одних чехов, допустить устройство особого совета из них при своей особе, дать всеобщую амнистию, не требовать восстановления разрушенных замков и монастырей, не принуждать города (находившиеся большею частью в руках таборитов) к принятию выселившихся из них немцев и к возвращение последним их имуществ, – вообще уважать права и вольности Чехии. Лишь после этого состоялся торжественный въезд Сигизмунда в Прагу (23 августа 1436). Табориты тоже обещали вести себя спокойно; только один рыцарь, Ян Рогач с немногими приверженцами отказались подчиниться, сомневаясь в искренности Сигизмунда. Но все дворянство ополчилось против них: они сдались и были повешены.

[Zaman.]

 

[Zaman.]

Однако скоро опасения Рогача оказались основательными. Сигизмунд открыто покровительствовал католикам и восстановил в Праге католические церемонии. Недовольство готово было вспыхнуть, когда он умер (декабрь 1437). Национальная чешская партия не захотела признать его наследника, Альбрехта Австрийского, и 29 мая 1438 чешским королем был выбран Казимир Ягеллон, брат короля польского Владислава. Но Альбрехт, на стороне которого стояли католики и умеренные утраквисты, тоже поспешил приехать в Прагу и здесь короновался (29 июня). Бранденбургский курфюрст Фридрих послал ему на помощь сына, Альбрехта Ахилла. Альбрехту II удалось одолеть противников и, при посредничестве Базельского собора, заключить перемирие с поляками и утраквистами (январь 1439).

[Zaman.]

После его внезапной смерти чехи сначала вовсе не были склонны признавать власть его сына Владислава Постума. После отказа намеченного им кандидата в регенты, Альбрехта Баварского, сословия предложили регентство, а потом и корону императору Фридриху III. Но Фридрих тоже отказался и предоставил чехам самим управлять государством до совершеннолетия Владислава. Католическая партия выбрала своим вождем Мейнгарда Нейгаузского, а утраквистская – Генриха Птачека из Пиркштейна, под влиянием которого намечались и ранее кандидаты национальной партии. Оба получили звание окружных начальников (1440 – 1441) и вскоре вступили в открытую войну друг с другом.

[Zaman.]

После смерти Птачека утраквисты выбрали своим старшиной Юрия Подебрада, который немедленно (2-3 сентября 1448) захватил врасплох Прагу и арестовал Мейнгарда.Утраквистская партия, таким образом, добилась преобладания, и в 1452 Подебрад был формально признан правителем Чехии. После ранней смерти Владислава Постума чехи провозгласили Юрия Подебрада своим королем (2 марта 1458). Ему удалось, несмотря на тайное, а потом и открытое сопротивление императора и папы, сохранить данную утраквистам свободу вероисповедания, которая продолжала существовать и при его преемнике, короле польском Владиславе; при нем она даже была подтверждена вновь религиозным миром в Куттенберге (1485).

[Zaman.]

Только после занятия чешского престола Габсбургами, в лице Фердинанда Австрийского (1516), открылась возможность реакции, которая усиливалась на протяжении ста лет и одержала полную победу после несчастной для чехов Белогорской битвы Тридцатилетней войны (1620). Само название «гуситы» исчезло еще во время Подебрада. Продолжением гуситства в новое время стало учение богемских братьев.

[Zaman.]

САБИНЫ

 

Древние италийские племена сабинов или, как их еще называли, южных пиценов в этнолингвистическом плане были ближайшими родственниками племен осков и умбров и находились в отдаленном родстве с латинами. Они населяли земли современных районов Италии - Лацио, Абруццо и Умбрия, а также предгорья Аппенин северо-восточнее Рима. Обитали сабины и на холмах самого «вечного города», сыграв важную роль в этногенезе древних римлян и формировании их религиозных воззрений.

 

По легенде, римляне взяли себе в жены сабинянок, похищенных во время одного из празднеств. В результате между Римом и сабинами вспыхнула война, и примерно через год сабинское войско подошло к Риму для того, чтобы вернуть пленниц, но последние вышли к ним, неся на руках детей, рожденных от римлян, в результате чего удалось достичь примирения враждующих сторон.

 

В ходе роста политического влияния и военного могущества римлян все новые и новые земли сабинов постепенно оказывались под властью их грозного соседа. К 290 году до нашей эры римляне окончательно покорили этот народ, а, спустя 22 года, он получил римское гражданство. Все это привело к тому, что довольно скоро сабины полностью романизировались и утратили свой язык.

[Zaman.]

 

ИСТОРИЧЕСКИЙ НАБРОС МЕСТЬ ДЖАНИБЕКА: КАК ОРДЫНСКИЙ ХАН ЕДВА НЕ ПОГУБИЛ ЕВРОПУ

 

Некоторые решения ведут к неожиданно печальным и далеко идущим последствиям для всего человечества. Так было, например, с атомными зарядами, сброшенными на Хиросиму и Нагасаки, — тогда их считали просто очень мощными бомбами. Вероятно, монгольский хан Джанибек, в 1347 стоявший лагерем под стенами крымской Кафы, тоже слабо себе представлял, какую тьму он впускает в мир.

 

Карта распространения бубонной чумы по годам

У моря, у синего моря Кафа (ныне — Феодосия) была маленькой рыбацкой деревушкой у самого синего Чёрного моря. Одной из многих подобных на просторах державы потомков Чингисхана. Однако именно её в 1266 году у монгольских властей арендовали генуэзцы, увидевшие в Кафе большой потенциал для торговли. И деревенька стала расти как на дрожжах, богатеть день ото дня и постепенно превращаться в зажиточный портовый город. Европейцы и азиаты, славяне и татары, христиане и мусульмане — все они приходили и приплывали туда торговать.

 

Потому что звон монет — первый и исконный язык международного общения — был в равной степени понятен им всем. И всем помогал ненадолго забыть о разногласиях. За 80 лет население Кафы выросло до 70 000 человек. Это больше, чем жило, скажем, в Вильно, когда Наполеон в 1812 году форсировал Неман. Примерно в это же время на Востоке зародилась новая угроза, с которой в относительно скором времени предстояло столкнуться и европейцам, — некая неизвестная «язва», которой было суждено сожрать миллионы людей и войти в историю под именем «Чёрная смерть». Бубонная чума. К 1339 году эпидемия достигла озера Иссык-Куль, на берегах которого традиционно останавливались путешественники из Европы в Азию и обратно. А оттуда двинулась в земли Золотой Орды.

Как классифицировать дело? Впрочем, в генуэзской Кафе и без всяких там таинственных восточных зараз, о которых уже пошли толки, разносимые заезжими торгашами, хватало забот. В 1343 году один итальянец из крепости повздорил с мусульманским купцом, которому показалось, что генуэзец его обсчитал. Генуэзцев вообще не любили, считали их надменными и высокомерными жлобами. И не без оснований — итальянские хозяева города смотрели на своих торговых партнёров как на неумытый двуногий скот. Слово за слово, «ты меня уважаешь?» — «моя твоя не понимать»… Завязалась драка, в ходе которой мусульманин несколько раз нечаянно упал на нож. Его родственники и товарищи тут же бросились за помощью, да не абы к кому, а к самому Джанибеку — золотоордынскому хану. Банальная бытовуха перетекла в этно-конфессиональный конфликт, и татарская «братва» отправилась в Крым — разбираться. Никто не планировал большой войны. Ордынцы думали, что быстренько настучат по головам зарвавшимся европейцам, после чего всё будет по-старому.

 

Итальянцы же, вполне разумно, открытого боя не приняли и укрылись за стенами Кафы, откуда крутили кукиши хану, не взявшему с собой осадных машин. Джанибек простоял под крепостью до февраля 1344 года. К генуэзцам морем подошла подмога, и татарам пришлось убраться. Но в 1346 году хан вернулся. На этот раз уже с большим войском и камнемётными машинами. Теперь всё было по‑взрослому. Осада Кафы Идёт смерть по улице, несёт блины на блюдце Однако очень скоро выяснилось, что с ордынским войском что-то не так. Воины болели какой-то странной хворью и, по сведениям европейских источников, мёрли как мухи чуть ли не тысячами в день, «как будто с неба падали стрелы, дабы сокрушить высокомерие татар». Понятно, что это преувеличение, однако болезнь была вполне реальной. Джанибек, судя по всему, довольно быстро понял, что город он вряд ли возьмёт. Скорее его собственное войско перемрёт от странной заразы прямо под вражескими стенами. Трупов скопилось столько, что монголы просто не успевали всех их хоронить. Заражённые тела разлагались под палящим крымским солнцем и лишь усугубляли антисанитарию в ордынском лагере.

 

И тогда хан придумал одновременно гениальный и чудовищный способ утилизировать мертвечину. Он приказал использовать тела в качестве снарядов для осадных орудий и стрелять ими по городу. Можно только представить лица защитников Кафы, когда прямо им на головы с неба дождём посыпались покойники. Габриэль де Мюсси, нотариус из Пьяченцы, писал, что «вскоре гниющие трупы испортили воздух и отравили воду… Более того, один заражённый человек мог передавать яд другим и заражать людей и места этой болезнью одним лишь взглядом».

 

У страха глаза велики. Но хватило бы даже маленькой ссадины, чтобы после соприкосновения с заразой человек подхватил чуму. Про порчу воды, чумных животных и говорить не приходится. Отстрелявшись по городу, Джанибек весной 1347 года собрал остатки войска и ушёл на Волгу. Пропитанная заразой Кафа была ему не нужна, он и так как следует отомстил дерзким торгашам за обиду. А после начался исход. Понимая, что путь к морю открыт, сотни жителей города устремились прочь от дома, где с аппетитом пировала Смерть. Они садились на корабли, которые могли увезти их в родную Италию, подальше от заразы, не подозревая, что потянули болезнь с собой.

 

Руины генуэзской крепости Кафа 

В октябре 1347 года первые корабли достигли Мессины, что на Сицилии. За время путешествия чума выкосила существенную часть их экипажей. Постепенно зараза пошла по Италии и оттуда дальше в Европу. Что было дальше — знают все. Десятки миллионов умерших по всему континенту — такова была цена мести хана Джанибека. А ведь началось всё с пустячной ссоры двух торговцев.
 

 

[Zaman.]

ВАРЕННСКАЯ НОЧЬ: ОХОТА ЗА КОРОЛЁМ

 

История побега французского короля Людовика XVI из революционного Парижа похожа на авантюрный роман. В ней есть всё: политические интриги, предательства, заговор роялистов и стремительное ночное бегство от идущих по следу революционеров. Как охотились за королём и почему попытка его спасения потерпела крах

 

В 1789 году во Франции было неспокойно. Депутаты от третьего сословия провозгласили себя Национальным собранием, а граф Мирабо произнёс прославившие его слова: «Ступайте и скажите вашему господину, что мы находимся здесь по воле народа и оставим наши места, только уступая силе штыков!». Поднялся Париж.

 

Французская гвардия — самая большая воинская часть королевской армии, расквартированная в столице — поддержала восстание. Горожане спешно создавали отряды национальной гвардии. Людовику XVI предлагали действовать — отправиться к войскам и задушить революцию, но добродушный король боялся, что это станет толчком для гражданской войны, и признал власть парламента. Так началась Великая французская революция. Уже в 1790 году экономические проблемы привели к усилению радикальных республиканских обществ, требующих самой решительной борьбы со «старым режимом».

 

В игру вступает Мирабо В этих условиях пламенный революционер Мирабо быстро обратился в сторонника конституционной монархии и вступил в тайные переговоры с королевским окружением. На протяжении года мятежный граф, пользуясь своим авторитетом и популярностью, медленно, но уверенно вёл дело к восстановлению власти Людовика XVI. 

Как отправить себя на гильотину и ничего не понять С этой целью появился хитроумный план: организовать военный заговор в той части армии, что ещё не прониклась революционными идеями, после чего король тайно отправится под защиту верных ему войск и обратится к нации как сторонник революции, который борется с анархией и стоит на стороне закона и порядка.

 

В то же время Мирабо, оставаясь в Париже, сможет договориться с депутатами и довести дело до восстановления королевской власти. Параллельно интригам Мирабо, якобинцы, пользующиеся все большей популярностью у парижского простонародья, начали открыто угрожать королевской семье. После Похода на Версаль и резни гвардейцев, устроенной в королевском дворце, Людовика XVI привезли в парижский дворец Тюильри. Комплекс зданий охраняла Национальная гвардия, республиканские настроения которой ни для кого не были тайной. Король долго колебался покидать Париж. Он не доверял Мирабо, опасался, что бегство из столицы будет сочтено государственным преступлением, не хотел крови, которая могла пролиться, если бы заговор удался. Забота о короле — в надёжных руках В итоге Людовик XVI всё-таки решился. Для установления связей и подготовки заговора вечно нуждавшийся в деньгах Мирабо получил щедрое финансирование. А в качестве военного заговорщика нашли генерала революционной армии маркиза Франсуа де Буйе — вначале губернатора Эльзаса, Лотарингии и Франш-Контэ, а в 1791 году командующего армией, стоявшей как раз на немецкой границе.

 

Это был идеальный офицер, отличившийся в Войне за независимость США, пользовавшийся большой популярностью в армии, сумевший навести порядок в разложившихся революционных войсках. При этом маркиз был убеждённым монархистом и король ему полностью доверял. Пикантность ситуации придавал тот факт, что де Буйе приходился двоюродным братом «королевскому тюремщику» маркизу де Лафайету, командующему Национальной гвардией. Весной 1791 года план был готов, в Мец к генералу де Буйе его отвёз посланник короля граф Ламарк, а в Париже Мирабо собирался начинать, как только военные сообщат, что готовы выступать.

 

К сожалению для заговорщиков, оказалось, что полностью доверять можно только наёмным немецким полкам и кавалерии, где служило множество дворян. Но Буйе обещал сделать ради своего монарха всё, что только возможно. Конец заговора Мирабо Второго апреля 1791 года после внезапной скоротечной болезни не стало главы заговора — Мирабо. Ходили слухи, что он был то ли отравлен контрреволюционерами, то ли умер, не перенеся излишеств, которыми была наполнена его кроткая жизнь.

План пришлось спешно менять. Теперь о возможности поднять армию и организовать королевскую партию в Париже речь даже не шла. Главной задачей стало спасение Людовика XVI от толпы. Король решил, что его отъезд из Парижа будет именно бегством от революции.

 

Планировалось даже обратиться за защитой к главе Священной Римской империи. Последним доводом стала попытка короля с семьёй и двором выехать на лето в замок Сен-Клу. Семнадцатого апреля экипаж Людовика XVI был остановлен революционными парижанами прямо у ворот Тюильри. Из толпы в адрес короля неслись оскорбления и обвинения в предательстве. Национальные гвардейцы, которые должны были защищать главу государства, спокойно смотрели на это бесчинство, а некоторые сами присоединились к крикунам.

 

План побега План был таков: король покинет столицу в простом экипаже, на первой станции от Парижа его должна ждать специально подготовленная карета и отряд телохранителей. Конечным пунктом назначался город Монмеди, где беглецов должны были встречать верные войска. До этой точки вели две дороги: более удобная и большая реймская и вторая — провинциальная вареннская. Людовик XVI опасался, что в Реймсе, где проходили коронационные торжества, его узнают, так что в качестве маршрута был выбран путь через Варенн. Это создавало другие проблемы: на провинциальной дороге с небольшим числом почтовых станций надо было разместить посты с переменами лошадей для спешащего экипажа, а появление военных в местах, где их раньше почти не видели, могло вызвать подозрения.