Олег Андреев. Размышления О Фотографии

[Тоскана]

Случайно наткнувшись на замечательные работы фотографа Олега Андреева, я по ссылочке попала его страничку, где он размышляет о фотографии.

Просто кидать линк не интересно, посему размещаю его, достойные внимания и обсуждения, тексты.

***

photo by Josef Koudelka

Ужасная нелепость, но у меня ощущение, что в фотографии напрочь и довольно даже напрочь исчезло то, что называется пошло и, видимо, совсем не так по-французски, как переведено, но "решающим моментом".

Трудно объяснить, что имел ввиду товарищ Картье, но понять достаточно легко. Видимо, это момент, когда ситуация, сложившаяся в каком-либо месте, имеет наиболее яркий и верный окрас, когда все лица и действия словно обращены внутрь самой ситуации и когда нет ни предыдущего, ни последующего момента, который бы более верно отображал искомое.

Кажется, в русской фотографии подобное закончилось на В. Щеколдине, Бог знает, на ком закончилось в нерусской, но вроде после Г. Виногранда тоже пустовато.

Что же... Теперь наше любезная фотография является просто якобы "прекрасной". Она совершенна по форме, она чудесна по свету, кроме того, появился ярчайший цвет, и... и фотография сделалась похожа на рекламу какого-то идиотского шампуня, то есть, чтобы не выходило на ней; войны, голод, мозги на фиолетовом асфальте или секс в картонной коробке, все одно выходит - шампунь, и шампунь, и шампунь...

***

photo by Robert Frank

Куда-то совершенно вдаль и в туман уходит и уходит жанровая фотография. Не просто жанровая, а в том известном гуманистическом смысле, какой придавался ей ранее и всегда. Она становится похожей на клип, на секунду, на фикс, постановку и глупый театр дешевого эффекта.

За оберткой прячут сюжет и смысл, в фантики заворачивают собственную несостоятельность. Пошлость превалирует, руководит и на коне. Люди большей частью на ней нынче искажены и в ракурсах. Все необычно и чтобы — вновь. Вновь, впрочем, все одно — не выходит, выходит же криво и фольгированно. Берется лишь дичь и вкус момента, торжество его, без глубины, без аналогий и пространства.. Пожалуй, ведь теперь и эффектнее все и выверено до тонкостей. Просто невероятной красоты и чудесной бестолковости теперь жанр.

Смотрим Роберта Франка, криво, косо, без акцента, лишних элементов хоть отбавляй, а все одно пробирает… Видим же НОВОЕ, пожалуй, и победителей всяких глазов, золотых и серебристых, испанских и московского розлива. И что? Эффект пречудесный, БЛИКИ, нити, руки, одурманенные взгляды, кровь рекой и брызгами, чудеса одни журналистические… А нет чего-то, нет… Чего думаем нет? — вроде каждой твари по паре, всего в избытке и в великолепии. А души, души обыкновенной и преобыденной нет. Снимал человек, старался, деньги получает, а думает о другом, о противоположном. Для него — работа, а для Франка (положим) — жизнь. Вот и разница... ©

Edited August 9, 2012 by Тоскана

[Тоскана]

***

Фотограф – тварь долгоживущая, ибо аполитичен и простодушен до крайности, все ему трын-трава и васильки с ромашками. Дни фотограф проводит в чрезвычайных гармониях, кушает яичницу с помидорами, власть не то, чтобы бы обожает, а будто не замечает. То есть, он как бы чувствует, что есть она – власть, но где и зачем делается – не разбирает...

Впрочем, публику фотограф любит, публика его хлеб и творчество. Главное в публике, для фотографа – светотень. Публика без приличной светотени фотографу скучна, без приличной светотени он зевает отчаянно и собирается пить чай с булками. Но публика должным манером освещенная вызывает у него прилив бодрости необыкновенный, он как бы делается сумасшедшим, в глазах его загорается огонь и сияние, он весь становится трепетом и кидается на все сломя голову, щелкая затворами своими в количествах просто немыслимых...

Не приведи Бог, зайдет по недоразумению какой-то несчастный в место изящно озаренное, так непременно, непременно, тут же выпрыгнет на него наш фотограф, причем с мордою самую зверскою, загонит в угол безвыходный, да защелкает, чуть не до смерти!

И будет долго потом стоять прохожий опешивши, с глазами вспученными, в недоумении, сопливясь, шмыгая, да размышляя об опасностях, что подстерегают в большом городе!..

В целом же, фотограф - существо безвредное, легко прикармливаемое и неприхотливое, изрядно, разумеется, пьющее, но пьющее скорее от интеллигентности, чем по настоящему делу. Довольствуется фотограф в основном обещаниями да посулами, в беседах смешлив и охотлив, пончикам предпочитает бутерброд с приличною колбасою, вечно мечтает о какой-то главной своей выставке, о каком-то самом важном своем альбоме, говорит об этом запальчиво и страстно, однако, большей частью ничего толком не делает…

[Тоскана]

Какая прелесть :)

***

На фото Диана Арбус

Немало есть у меня знакомых женщин, что фотографией увлечены. Даже смело сказать, почти все из знакомых женщин этой самой наукой заняты. Фотографирует каждая до единой. Все абсолютно – любят фотографию и не содрогаясь отдают свободное от окраски бровей личное время. Нет исключений. Не помню. Как знакомая женщина так – фотограф. Даже неудобно как-то, думаю, ну врач бы какой или кондуктор трамвая, нет - все сплошь фотографы. Хоть плачь, никакого невиданного разнообразия животного мира…

Потом думаю: а если был я, к примеру, слесарь третьего инструментального разряда, на масштабном каком станкозаводе, то тогда, тогда что? И там - фотографы? Нет, размышляю, случились бы тогда вокруг совершенно другие женщины. И инструментальщицы и сверлильщицы, и даже токари давильных станков находились бы без тени сомнения. А как домой - после смены, наверняка, и кондуктор трамвая встретилась бы средь шумного бала. Разнообразия оказалось бы несомненно гуще… Такое вот наблюдение и эмпирика.

И вот через это дело я стал удивляться. Последний год, как камеру наведу или линзу отвлекусь протирать мягкой фланелевой тряпочкой, женщина, которую снимаю, обязательным порядком информирует, что она тоже де фотограф и прочее. А мне тогда сразу неважно делается, ибо раскрыта тайна, прямо сказать, творчества, и она оказывается всю эту кухню производства шедевров эрмитажа ведает, как родную. А я получаюсь навроде балаганного фокусника, у коего зрители уверенно знают, где зеркальце в его ящиках, где все потайные дверцы и откуда кролик получается. А тогда выходит и не фокус вовсе, а покраснение.

Или представьте, приходит пациент, а вы, положим, врач и в почках разбираетесь космически. Пациент на них и жалуется. Болят говорит, мочи нет, и за бока держится. Вы нежно осматриваете его, и только-только ему клизму или микстуру прописываете тайным египетским почерком, как он вам вдруг ослепительно улыбается и объявляет, что, спасибо, мол, он сам - тоже совершеннейший почечник и вообще академик нефрологии.

И вам – ясно, немедленно стыдливо становится за клизьму и прочее: психология.

текст: Олег Андреев

[Тоскана]

аааа, в мемориз, в любимейшее, в хит и топ парад!!

)))

***

Фотография ныне людей попросту использует. Как, положим, сапоги.

Хорош сапог, блестящ и мягок, так, пожалуй, что ж – возьмем. Плох и вял, не вышел голенищем, скроен невпопад – тьфу его, даже не взглянем.

Угодить теперь фотографу – задача нечеловеческая! Мало того, что мордой все не королевны с принцами, так еще и обстановка, обстановка ужасно искусству несоответствующая.

Ходит фотограф-жанрист, брови супит, взгляд презрительный, и то ему не то, и это - не это. Откуда, думает, столько подлецов понаехало, все-то в кадр лезут, испортить норовят, мешают бесконечно всячески.

Кругом, кругом подлецы, опять думает, из-за них, из-за подлецов-то, и работа не ладится, и свет селедочный, тухлый и нет сечения ни золотого, ни серебряного, бронзового даже, бееп, нет, одно разве горестное расстройство.

Вот, думает жанрист, раньше, в былые, ветхие времена, что за люди были, что за сверхчеловеческие особи, что за распрекрасные картинки с ножками! Одежда-то чистая и привлекательная, стрижены, как в драматический театр, на кадр шли рядочком, ровно, гладко, будто на парад – лишь радость и загляденье!

А солнце! Да солнце светило не в пример нынешнему, сочно, красочно, хоть сразу в мольберт! А луна, а тучи, а туман! Да раньше один туман чего, брат, стоил, густой, гороховый, раньше из-за одного тумана можно было в Копенгаген на лошадях!

А бабы! Да, брат, бабы попросту не бабы были - богини, тело было, брат, у них такое что хоть ешь и откусывай, одних живописнейших складок на миллион, а грудь так вообще черт знает что такое навевала! А нынче! Это что - бабы? Трясогузки недоношенные, смерть коммивояжера, мумии египетские, их щелкать то, право, жалко, всё боишься - рассыпятся, а бутерброд, бывало, сунешь с сострадания – не берет.

Мужик! Какой, брат, раньше мужик был - статный, в котелке, сигара там, цепочка с часов червонная, руки как у пианиста, говорил складно, Пушкина в подлиннике может читал, Тютчева, жрал, как говорится, в ассортименте, пил – исключительно бордо, с того - уважение. Ну а эти, что теперь – разве люди? Мухи, а не люди, как у Гоголя, помнишь, Николай Васильича – мухи, а не люди, бегают в трусах по улицам, сморкаются, будто чахоточные, убожество…

Эх, и плюнет фотограф с досады.

[Тоскана]

блестяще.

_____________

Стоп, стоп, стоп, остановитесь! Вы делаете такое количество снимков, что звезды скоро посыпятся от зависти к арифметике, вы делаете такое количество снимков и говорите потом "слушай, посмотри, что скажешь?".

Слушай, посмотри, что скажешь? У меня лишь один мозг и два глаза, а один мозг и два глаза могут понять один снимок в день, ну максимум – два, и то если ночь безлунная! Чтобы понять все ваши фотографические опусы нужны сто шестнадцать глаз умноженные на восемьдесят четыре мозга, не включая гипоталамусы в неограниченном количестве. Кроме того, нужен мощный калькулятор со спицами, километр колбасы и вагон хлебного спирта очищенного сквозь промокашку.

Я вынужден открыть страшную тайну буратино - в искусстве никакое количество не перестает в сколько-нибудь приличное качество. В производстве плавленых сырков – возможно, а искусстве нет, нет, нет, не думайте. Даже если вы сделаете миллион тысячу двадцать снимков на все возможные мегапиксели лучше от этого никому не станет. Вы просто произведете кучу мусора в котором никому и никогда не захочется копаться, и тем более вам. Вы закакаете свой девственный мозг картинками не имеющими ничего общего с чем-нибудь полезным и умрете в поразительном неведении того как было бы нужно, будь она одна.

Если бы я был главным строителем всех фотоаппаратов, то я бы придумывал такие только фотоаппараты, которые могут делать один снимок в день и больше никак не могут, сколько вы их не тряси и об стол кухонный не бей. Один снимок в день это вполне достаточно для всего, даже если путешествовать по Гренландии, снимая вмерзших в хрусталь льда доисторических лягушек. Один снимок в день достаточно для любого овоща, заката и homo sapiens, включая женщин, стариков и младенцев. Нет никакой ситуации в мире для отражения которой не хватило бы одного снимка в день, а понадобилось, например, целых два.

Один снимок - отличный рецепт для того чтобы почувствовать себя человеком, а не машинкой для стрижки королевского пуделя.

Ведь выдумали же хитрые япошки уже робота снимающего не хуже человека. Не хуже, так ведь и написанно, не хуже, мол, ибо хуже уже некуда. Ну и ладно.

Так вот, будут роботы осуществлять неосуществимое и ходить по улицам делать стрит-фотографию публики слева и прямо. У них будут ножки, ручки и огуречик, они будут симпатичные, как собака спаниель, и снимать они будут рожицей всею с разными линзами кратности от единицы до бесконечности с бесконечной диафрагмой и бесконечной железной выдержкой.

Пустят такого робота положим по Тверской туда-сюда и он родимый наснимает такого, какого никто не наснимал, ибо люди от него шарахаться не будут, а будут радоваться появлению, и махать руками, цветами и конфетами. И станет не Тверская, а просто даже круг обаяния и квадрат восхищения.

А потом робота такого пустить даже в самое страшное место на свете - вокзал Курский, и то там он произведет немыслимый переворот диалектического мышления и Курский покроется улыбками с маковки да маковки, как божьей росой и запоют массы отъезжающих радостные песни счастья и ликования и будет праздник на Москве и ...

Ну я все.