Как разграбили СССР. Пир мародеров.

[Zaman.]

— То есть к тому времени у Бориса Николаевича уже созрело понимание того, что Чубайс — Ваш предшественник на этом посту, кстати, находящийся по сей день во власти, — делает, мягко говоря, что-то не то?

— Да, уже созрело. Но при этом Ельцин поставил меня в очень тяжелое положение. Я был вынужден пытаться менять систему приватизации в России, разрывая тысячи уже сложившихся связей. Ведь до моего прихода в Госкомимущество от его имени было обещано то-то и то-то тому-то и тому-то, причем практически за бесценок. Скажем, Новокузнецкий алюминиевый завод, где активов было минимум на миллиард долларов, продавался за 10 миллионов долларов, а в собственность передавался за 10 миллионов рублей — остальные потом. Кох (в 1993—1995 гг. зампредседателя Госкомимущества. — Прим. авт.) руководил этой операцией. Я потом заставил его написать заявление об увольнении, поскольку уволить его своим приказом не имел права — мои заместители были прерогативой премьер-министра. Сказал: «Или я поднимаю крупномасштабный шум, или вы увольняетесь по собственному желанию». Кох уволился. Хотя после меня его, конечно, восстановили.

И таких ситуаций было бессчетное количество. Была, к примеру, попытка приватизировать Тихоокеанский флот. Если бы это было сделано, то был бы поставлен под угрозу северный завоз и прилегающие территории оказались бы без снабжения. Было приватизировано оборонное предприятие НПО «Графит», иностранцы получили целый пакет акций. Завод авиационных моторов в Перми. В его совет директоров тоже были введены иностранцы. А ведь это было тоже оборонное, секретное предприятие. Масса подобных примеров. Я был вынужден все подобные сделки отменить.

[Zaman.]

— Вы упомянули иностранцев в качестве активных приватизаторов отечественного госимущества. Насколько масштабным было это явление?

— Только 36 иностранцев сидели в святая святых приватизации России — в кабинетах ГКИ, готовя для самих себя конкурсы, закрытые аукционы. Естественно, что, зная все условия конкурсов, они на них уверенно побеждали. Это были в основном американцы либо русские, работающие на американские компании. Чего стоил один только пресловутый Джонатан Хэй — эксперт-советник ГКИ, на которого у меня лежала докладная, что он является кадровым разведчиком ЦРУ.

Что любопытно, ГКИ в то время охраняло военизированное подразделение партии «Демократический выбор России» под названием «Гром». Ни ФСО, ни милиция, а какой-то «Гром»! Я сам очень удивился этому факту. А когда я дал этому военизированному подразделению приказ отобрать пропуска у всех иностранцев, пресс-секретарь Чубайса Евстафьев, спокойно пройдя через эту «демократическую охрану», преспокойно забаррикадировался вместе с иностранцами в компьютерном центре Госкомимущества. Понятно, что там они в спешке уничтожали все свои следы. У меня был выбор: либо штурмовать здание и выкинуть их оттуда силами ФСО, либо дать им возможность выйти оттуда самим. На следующий день я заменил «Гром» милицией, это, кстати, оказалось и в четыре раза дешевле, а кроме того, милиция, конечно, все мои приказы выполняла, и иностранцы покинули компьютерный центр.

— На Вас давили? Кто?

— Конечно, давили. В первую очередь Чубайс, который курировал мою работу в ранге первого вице-премьера правительства. Постоянно звонил и отдавал мне незаконные приказы. Я отказывался их выполнять, говорил: «Дайте мне письменный приказ, тогда я его выполню. А устные — нет». Но Чубайс ни разу ни одного письменного приказа так мне и не отдал.

[Zaman.]

Кстати, отношение Чубайса к методам приватизации было в Худшем виде большевистским. Помню, в одном из выступлений тогда так и сказал, что приватизация по Чубайсу и коллективизация по Сталину — это одно и то же, хотя коллективизация все-таки решила целый ряд проблем, а приватизация их только создала. Приведу пример. В России — бездна закрытых моногородов, где одно-два предприятия определяют жизнь и смерть десятков тысяч людей. Так вот Чубайс приказывал мне и в них проводить приватизацию, не глядя ни на что, мол, если эти предприятия нерентабельны — а тогда все было нерентабельно, — надо безжалостно их ликвидировать. А когда я возразил: «Мы же обречем людей на голодную смерть», Чубайс мне в ответ заявил: «Ну и бог с ними! Ну, вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом — новые вырастут».

— Александр Коржаков в своей книге «От рассвета до заката» пишет, что советовал Вам не спешить, не обострять отношений с тем же Чубайсом, мол, для блага дела так было бы выгоднее и мудрее, но Вы его не послушали и пошли напролом, отчего и погорели. Прав тогдашний руководитель Службы безопасности президента?

— Нет, не прав. Я же вам говорю, каждый день я должен был либо подписать, либо не подписать. Других вариантов моих действий не существовало. Мне приносилась кипа бумаг, которую только пролистать требовалось несколько часов, а ведь нужно было и вникнуть в суть дела, и принять решение. Работа была жуткая. Так что мне пришлось просто стратегически определить мое отношение к той схеме приватизации, которую мне навязывал Чубайс.

Кроме того — я, кстати, раньше об этом никогда не говорил, — с некоторого времени губернаторы стали мне вдруг докладывать, что мои «чубайсовские замы» Мостовой, Кох, Бойко игнорируют мои распоряжения и подписывают от имени ГКИ документы. Поменять этих одиозных замов я не мог по закону и тогда выпустил письменный приказ, запрещающий им всем подписывать документы от имени ГКИ. Запретил управделами Госкомимущества выдавать им печати. И так далее. То есть я фактически замкнул на себя всю эту гигантскую подписывательную работу.

Поэтому Коржаков не прав. Он ни за что не отвечал, хотя и мнил себя «серым кардиналом» и вершителем судеб России, так что мог легко давать советы, тем более подписи сам нигде не ставил. Его задачей было охранять президента, он с этим делом справлялся, а во все остальные отрасли влазил как частное лицо, не неся никакой ответственности.

[Zaman.]

— Неужели среди этой груды бумаг не было разумных предложений? Кстати, на что Вы рассчитывали, идя на стратегическую конфронтацию с начальством?

— В принципе, я знал, что долго не продержусь в Госкомимуществе, но надеялся за это время создать хоть какие-нибудь процессы, которые хотя бы замедлили откровенное воровство, а может, и повернули бы приватизацию в нужное русло. Каждый день моей работы в ГКИ передо мной стояла дилемма: либо проводить приватизацию в интересах страны, либо в интересах определенных личностей, то есть продолжать политику Чубайса на построение олигархического капитализма и политику, направленную на разворовывание национального богатства страны. Эти личности периодически нарисовывались, я знал, кто конкретно в чем заинтересован. И, к сожалению, вынужден констатировать, что приватизация по Чубайсу, которая проводилась до меня и которая была проведена после меня, фактически уничтожила само понятие «честная собственность».

А разумных бумаг среди тех, которые мне приносили, не было, потому что весь механизм тогдашней приватизации был неразумный. В процессе приватизации бюджет России получил меньше, чем бюджет Венгрии после приватизации в этой стране. Вы в курсе, что Сенат США осудил Бойко, одного из авторов той приватизации и соратника Чубайса, официально обвинив его в краже 130 миллионов долларов, направленных в российское отделение Международного фонда содействия приватизации, которым Бойко и руководил? Так вот лет 5 назад Сенат США собирался по этому поводу и принял решение как-то спросить с товарища Бойко за эти денежки.

[Zaman.]

— Вас пытались подкупить?

— Многократно. Я категорически запретил входить в мой кабинет со свертками, дипломатами и так далее. Тогда старались подкупать косвенно. Предлагали, например, высокооплачиваемую работу жене. Предлагали почитать лекции или написать книгу. Все это я пресек сразу. Понимал, что суммы могут быть любые, потому что большая часть собственности все-таки еще не была распределена. Ни «Норильский никель», ни «Связьинвест», ни многое другое.

— Вам угрожали? Как была организована Ваша безопасность и понимали ли Вы, каким опасным делом занимаетесь?

— Я понимал, каким опасным делом я занимаюсь. К примеру, я остановил приватизацию алюминия, а только по одному Красноярскому заводу к этому времени уже убили 30 человек. Из них трое были моими знакомыми. Стреляли каждый квартал. Так что моя охрана была очень обеспокоена моей безопасностью. Помню вот какой эпизод. Я жил тогда в Подмосковье, в Архангельском, и на пути к моему дому был поворот в 90 градусов. Так вот ребята-охранники, поняв, что тут наши машины сбрасывают скорость почти до нуля, установили на этом повороте круглосуточный пост, чтобы там не была подготовлена засада. Охрана была со мной везде, даже в лифте. Я же покусился на святая святых, на дармовые деньги будущих олигархов.

А вот угрожать не угрожали. Ведь прямая угроза — это мгновенно преступление. Если хотят убить, убивают сразу, а вот если хотят запугать, то тогда угрожают. А меня запугивать было бессмысленно, потому что даже теоретически я ничего не боюсь, поскольку отработал 18 лет на Колыме и прошел там в этом смысле такую школу, что дай бог каждому. Без всяких угроз убили Маневича в Питере, без всяких угроз убили губернатора Магаданской области Валентина Цветкова. Угроза — это попытка шантажа. А приговоренного убивают без угроз.

[Zaman.]

— Какой же «гуманный» способ изыскали для ликвидации Вас со столь ключевого министерского кресла?

— Все было очень просто. Сначала началось беспрецедентное давление на Ельцина по моему поводу в печати, западные СМИ и вовсе назвали меня «врагом номер один Запада, хуже Жириновского». «Associated Press», «Reuters» дали обо мне более трех тысяч сообщений. Соответственно и Ельцин стал относиться ко мне настороженно. А дальше случилась интересная вещь. Каждое утро ко мне, как к вице-премьеру, приходил курьер с секретными донесениями из наших посольств в ключевых странах. И где-то 15 января 1995 года — я же всего 71 день продержался в своей «Брестской крепости» — посол в США Воронцов прислал на имя Ельцина депешу, что США крайне возмущены антиприватизационной деятельностью Полеванова, требуют его увольнения, к такому-то сроку в Берне должен быть министр иностранных дел Козырев, чтобы решить с госсекретарем США детали отставки Полеванова, в противном случае очередной транш не будет России предоставлен. Проще говоря, Ельцину поставили ультиматум: денег не дадим, если не уволите Полеванова. Вскоре меня вызвал Ельцин и, стесняясь, сказал: «Придется вам уйти. Я очень хотел, но не получилось». Я подумал: «Ну, раз у Ельцина не получается, то что могу сделать я». И ушел. Нами ведь тогда полностью руководили из-за границы.

В этом смысле уже само начало моей работы ознаменовалось удивительным — и, вероятно, единственным — случаем в практике приступающих к работе российских министров. За неделю, каждый день друг за другом, меня посетили семь послов стран «Большой семерки». По их же просьбам. Начал канадец, а закончил штатовец. Они были настолько шокированы моим назначением, что никак не могли доложить своим хозяевам, что приватизация в России будет продолжаться как надо, а именно такого сообщения от них и ждали. Каждый из них подверг меня внутреннему сканированию, стараясь понять, что я за птица, но, разумеется, я никаких карт им не раскрыл. Они мне задавали вопросы, я отвечал в русле общедемократической демагогии: Россия-приватизация-демократия и тому подобное. Такое вот прощупывание. Но, согласитесь, очень показательное.

 

— Что было бы, если бы удержались? Можно ли сформулировать так: если бы Полеванова так быстро не изжили из ПСИ и приватизация шла по нормальным правилам, в России не было бы...

Edited October 23, 2019 by Zaman.

[Zaman.]

Глава третья. ВЗЛЕТ ЖИРИНОВСКОГО. ЕЛЬЦИН И «ГОЛУБЫЕ»

Жириновский — яркое явление, которое тоже стало возможно только в результате распада СССР, хотя формально партийная деятельность Владимира Вольфовича началась в Советском Союзе (ЛДПР была зарегистрирована в 1989 году и стала первой партией после КПСС) и была в общем-то исполнена державно-государственнической риторики. Поговаривают, что Жириновский — проект КГБ. Все, конечно, может быть, но КГБ давно нет, а ЛДПР цветет и пахнет. К тому же, глядя порой, как Владимир Вольфович иногда поносит советскую власть (но, конечно, строго по теистической необходимости) или требует выноса Ленина из Мавзолея, думаю, все с ним несколько сложнее, чем полагают сторонники чекистской версии.

[Zaman.]

Всегда удивлялся тем, кто не понимает феномена, в том числе и феномена политического долгожительства Владимира Жириновского. То есть сначала всерьез ультраэпатажные манеры и идеи лидера ЛДПР нормальные люди не воспринимали закономерно. Диковинка, да и только. Сначала — это, конечно, 1990 — 1993 годы. Вплоть до расстрела Белого дома. Да, все это время Владимир Вольфович был на слуху, СМИ обильно упражнялись на нем в грубоватом остроумии, доступность и непосредственность кандидата в президенты России на выборах 1991 года удивляли и подкупали, Жириновский давно затмил Ельцина, но на солидного политика не тянул. Все изменилось в октябре 1993 года. Ну, во-первых, с политической арены исчезли Хасбулатов, Руцкой, а также КПРФ, ее, как помнит читатель, допустили до выборов в Думу в последний момент, чем блестяще воспользовался Жириновский.

Я, однако, далек от столь упрощенной трактовки успеха ЛДПР. Жириновский впоследствии неоднократно доказывал свою политическую и электоральную состоятельность в условиях жесточайшей конкуренции и цензуры на его партию. Так что осенью 1993 года он лишь на сто процентов воспользовался шансом, который ему выкинула политическая судьба, и заявил о себе максимально громко. Кроме того, после 1993 года значительная часть коммунистического электората разочаровалась в Зюганове как лидере. Коммунисты стали ассоциироваться с бесконечными неудачами на политическом фронте, а сам Геннадий Андреевич своей партийной харизмой скорее распугивал сторонников, чем притягивал. Речь, конечно, не идет о пенсионерах и ветеранах, которые в лидерах привыкли иметь того, кто формально руководит партией. Поэтому и Геннадия Андреевича они по инерции держали в наследниках Сталина, хотя, уверен, Иосиф Виссарионович от таких аналогий раз сто уже перевернулся в своем оцинкованном гробу рядом с Кремлевской стеной. Короче говоря, образная, насыщенная метафорами, цитатами, резкими выпадами в адрес властей, почти что бранчливая речь Владимира Вольфовича выгодно отличалась от монотонных, а-ля заседание парткома, выступлений Зюганова

[Zaman.]

Вообще, Владимир Вольфович фигура куда более сложная, нежели многие думают или хотят его представить. В конце концов, в Советском Союзе за просто так два высших образования получали единицы. И то, если только были семи пядей во лбу. А в ситуации с Жириновским — это МГУ, то есть лучший вуз страны. Так что тем, кто воспринимает нарочито простоватые посылы лидера ЛДПР буквально, стоит задуматься: а так ли все просто, как кажется. Я лично убежден, что далеко не просто. Прежде всего потому, что якобы экспромты Владимира Вольфовича в большинстве случаев несут крупицы драгоценной информации. Сотни раз заинтересованные слушатели убеждались, что «только что пришедшие» на ум Жириновскому вещи через некоторое время реально происходят в большой политике. Жириновский, например, первый предсказал уход Лужкова. Жириновский предвосхитил политическое фиаско Сергея Миронова. Да, порой его политические эскапады так и остаются блефом, но в политике ведь важен и пробный шар. Убежден, нередко на Жириновском проверяют реакцию общества. Кто проверяет? Как? Догадываюсь. Но ведь эта книга не о Владимире Вольфовиче. В ней интересен его феномен как первого серьезного политического клоуна, которые испокон веков присутствовали в политике большинства стран и даже добивались успеха. И с этой ролью Жириновский справляется блестяще.

В заголовке главы, кроме фамилии Жириновского, вынесена фамилия Ельцина. Как ни крути, но именно Борис Николаевич все 1990-е годы оставался формальным и неформальным лидером государства. Нравится кому-то или нет, но от этого исторического факта нам никуда не деться и придется его разобрать подробнее.

На мой взгляд — хоть в моей предыдущей книге Сергей Кара-Мурза и утверждает обратное, — Ельцин, приди он к власти вместо Горбачева, СССР не разрушил бы. Был бы по-деревенски жестким генсеком. Строил бы вверенный ему СССР привычными методами партийного самодура, вырвавшегося из прорабов-строителей. К сожалению, в эту книгу не успевает войти моя беседа со свердловским партийным «крестным отцом» Бориса Николаевича — Яковым Рябовым. Но поверьте на слово, Яков Петрович в деталях живописал деспотичный характер раннего Ельцина: хамство, жестокость, мстительность, угодничество перед начальством и нахрапистость-нахрапистость-нахрапистость. Вот именно партийно-строительным нахрапом, как мне кажется, Ельцин и вылез в президенты великой страны.

[Zaman.]

Кто-то увидит в моих словах противоречие: ну как же «партийно-строительным», коли Борис Николаевич с конца 1980-х, был плоть от плоти демократ, хотя и не белый и пушистый, как, например, Сахаров? Правильно. Был демократ. Вернее, член Межрегиональной депутатской группы съезда народных депутатов СССР вместе с Поповым, Афанасьевым, Собчаком. Там и ухватил сметливым крестьянским умом, что говорят депутаты-профессора умные, а главное, современные и актуальные вещи. И, что еще главнее, говорят умнее и актуальнее Горбачева — главного политического конкурента Ельцина в тот момент. И он им это, как ни странно, говорить позволяет.

И еще задумался Борис Николаевич: а вот если профессорские слова соединить с моей партийно-производственной закалкой? Это ж какая силища будет! Профессора — что? У них кость тонкая, а поджилки, чуть что, затрясутся. Да и народ их не шибко любит.

Надуманная картинка? А вот и нет. Гавриил Попов рассказывал мне, как на них с Собчаком и Афанасьевым до конца жизни обиделся академик Сахаров. Не смог простить, что на выборах в столичном избирательном округе выставили они не его, горьковского сидельца и мужа Елены Боннэр, а вчерашнего кандидата в члены Политбюро Ельцина. Партийного простофилю и хама, но за которого в ту пору столичный люд был горой, не то что за субтильного изобретателя водородной бомбы. Дальше события развивались так. Договариваться с Ельциным отправили самого Андрея Дмитриевича. Вернулся он, по словам Попова, ошарашенным: «Гавриил Харитонович, у него же никакой программы нет! — даже использовал при этом философский термин «табула раза» — «чистая доска». — Он примет любую программу, лишь бы получить власть». Так и получилось».

Получиться-то получилось, но быть на побегушках ни у кого, даже у первых российских демократов, Ельцин не собирался. Даром, что ли, от Горбачева ушел? Ставка демократов на свердловского партийного бунтаря оказалась битой даже раньше, чем этого ожидали Попов с Собчаком. Дадим слово самому Гавриилу Харитоновичу: «Ельцин не возражал ни по одному пункту нашей программы, не возражал бы и дальше, если бы возле него не получила такого сильного влияния группировка бывших партноменклатурщиков, прежде всего «Коммунисты за демократию» Руцкого, которые помогли Ельцину стать председателем Верховного Совета РСФСР. Страна ведь к демократии не была готова. Это в 1989 году в Москве нам удалось получить большинство, да и то условное, а уже в российском парламенте демократы не имели большинства. И когда Ельцин при выборах на пост председателя Верховного Совета при поддержке и демократов, и реформаторов-номенклатурщиков победил, он стал от нас избавляться. Партноменклатура говорила ему, что они будут его во всем слушаться и подчиняться, а демократы указывали, что можно, а что нельзя. В принципе, мы еще могли Ельцина сбросить... до тех пор, пока не подошли выборы президента России. Но ситуация в стране обострилась настолько, что надо было срочно избирать президента России, а реальной кандидатуры у нас, кроме Ельцина, не было».

[Zaman.]

«Никого, кроме Ельцина, не было». Сколько раз потом России придется слышать эту странную фразу. Крылатой она станет в 1996 году, когда смертельно больного Бориса Николаевича потащат на выборы. (Вернее, к нему, в правительственную резиденцию «Барвиха», притащат декорации избирательного участка, где Ельцин, в лучших традициях Черненко, проголосует сам за себя едва ли не в исподнем.) После этого долгих три с половиной года Бориса Николаевича тоже некем будет заменить. Ну, прямо мессия какой-то!

Впрочем, мне в драматической судьбе первого президента интересно не это. А совсем другое. Мимоходом в главе «Сатана» на страже родины» я касался одной, но чрезвычайно важной особенности душевного устройства Ельцина. Он патологически не мог быть не первым. Ради ублажения этой вечно сосущей где-то под ложечкой страсти он поссорился с Горбачевым, а потом и разрушил Советский Союз. Казалось бы, живи теперь и радуйся. Но нет. Россия, которую Борис Николаевич, казалось, получил в единоличное царство, расползалась темпами, которые и не снились СССР. Восстала Чечня, фактически отделились его родной Урал и Дальний Восток, на грани национального самоопределения были Татария и Башкирия, Адыгея, Дагестан, Кабардино-Балкария... Не удивлюсь, если эти республики снились первому президенту в кошмарах. И отмахнуться от этих жутких снов не было никакой возможности. Сам ведь еще в эпоху СССР в пику Горбачеву рубанул с плеча: берите суверенитета сколько влезет. А что с возу упало, как известно, не вырубить топором.

Махнуть рукой на необузданных в своем сепаратизме провинциалов Ельцин не мог. Потому что тогда элементарно терял власть. Вернее, начинал ее с кем-то делить. А это, как мы помним, было для него хуже смерти. И в этом, если кого-то не покоробят мои слова, была трагедия первого президента России. Ведь Ельцин метался. Он, как вы помните, осознав, что проамериканский Чубайс распродает Россию — его, Ельцина, Россию! — попытался заменить его державником Полевановым. И поддерживал Владимира Павловича, пока его самого не сломили американцы. На тот же манер случилась война в Чечне. Мятежный генерал Дудаев возомнил о себе больше, чем надо, — покусился на территориальную власть Ельцина. Ну, что поделаешь, не был обучен Джохар Мусаевич придворным хитростям и тонкостям, а то бы, глядишь, бочком-бочком, как Березовский ОРТ, отхватил себе на вечное пользование родную Чечню. Не свезло. Убили.

Впрочем, я уверен, что в большинстве ельцинских провалов в политике виновата даже не медвежья страсть быть единственным в политическом малиннике и даже не банальная неготовность Ельцина быть руководителем страны в такое непростое для нее время, а обстоятельство посложнее. Я уже неоднократно ссылался на слова руководителя нелегальной разведки КГБ СССР Юрия Дроздова, опубликованные в главе «По данным разведки», что скорее всего Ельцин подписал какой-то негласный акт с США. Что это мог быть за акт? Вероятно, некий карт-бланш Госдепартамента США на смещение Ельциным главного до той поры американского друга — Горбачева. Вспомните, кому первым позвонил Ельцин после подписания в Вискулях договора о демонтаже СССР — президенту США Бушу[24]. За сливание Горби янки, как пить дать, потребовали от Бориса Николаевича целый ряд обещаний политического и экономического характера. Объяснять тотальное разграбление России под носом у тертого в имущественных вещах калача-строителя Ельцина исключительно шашнями олигархов — упрощенно. То, что Ельцин терпел распявшее его НТВ исключительно из любви к демократии, которую ему в 1989 году привил покойный академик Сахаров, — верх наивности. Я уверен, что Ельцин метался до конца своей политической карьеры. Искал выход из чудовищной ситуации, куда Россию загнала его жажда абсолютной власти. И выход этот нашел. (Что тем не менее не искупает его вины за развал СССР.) Вероятно, главным благим поступком Ельцина по отношению к родине является то, что своим преемником он сделал Владимира Путина.

В этой главе, кроме интервью Владимира Жириновского, вы ознакомитесь с воспоминаниями о Ельцине его некогда ближайшего соратника, а потом главного недруга — Александра Коржакова. Он расскажет об истоках алкоголизма Бориса Николаевича и о порочных нравах в его администрации.

[Zaman.]

ВЛАДИМИР ЖИРИНОВСКИЙ

Жириновский Владимир Вольфович — заместитель председателя Государственной думы. Родился 25 апреля 1946 г. в Алма-Ате. В 1989 году основал и возглавил ЛДПР. Участник четырех президентских выборов в России в 1991 — 2008 гг.

[Zaman.]

— В декабре 1993 года, впервые после распада Советского Союза, демократические партии не праздновали триумф после парламентских выборов. А помешала этому ЛДПР. Почему Вы победили?

— Потому что нас везде показывали. Дебаты каждый день, по всем каналам. Три раза за вечер по десять минут. Представляете? Люди услышали и увидели. Вот вам и победа партии — пожалуйста! Вы не можете нас упрекать — мы уже побеждали. Потом Ельцин окреп. Демократы, чиновники все сформировали и давай душить ЛДПР. И уже через два года большее число голосов получают коммунисты. Мы на втором месте. Но не потому, что они лучше нас... Воспряли все. коммунисты России! А их — бывших членов КПСС — на территории России было десять миллионов. С членами семей — тридцать миллионов человек! Их даже агитировать не надо было. Бывшие члены КПСС всегда проголосуют за КПРФ. Поэтому и в 1995 году мы реально были на первом месте.

[Zaman.]

— То есть Ваш успех был напрямую связан с вложенными в рекламу средствами?

— Никаких денег в победу ЛДПР вложено не было! Миллионы были вложены в Шахрая, в Гайдара и во все остальные партии. И они проиграли! Потому что это были самые первые свободные выборы.

Я сегодня как раз просматривал наши агитационные материалы накануне первых выборов в Думу.

Это был ноябрь 1993 года. Все, что я тогда говорил, все и свершилось. Я критиковал статью 5 Конституции, по внутреннему устройству государства. Вот, Кавказ — война, пожалуйста, уже почти 10 лет. Хотя в ноябре 1993 года все еще было спокойно. В 1993 году было 12 блоков и партий. Из них никто даже рта не открыл, что есть такой народ — русские! Мы поднимали этот вопрос. Он постоянно был в повестке дня, и теперь уже много новых партий, которые эту тему поднимают. Мы предупреждали об опасности продажи земли. Мы были сторонниками лишь ее аренды на 50 лет и передачи аренды по наследству. И вот продажа показала, что очень много земли скуплено и не используется по профилю. То есть то, о чем мы предупреждали, случилось. Земля — в частных руках, но она не обрабатывается. Собственники ею только спекулируют. Кто-то наживает деньги на разнице цены на землю. А земля сама по себе стране ничего не дает.

— А самое большое политическое поражение?

— Попытка отстранить нас от выборов в декабре 1999 года. Единственную партию пытались не допустить! Все допустили, а ЛДПР не допустили. Мы пошли под другими знаменами. Из всего многообразия партий, которые в разное время участвовали в выборах, — сегодня в Думе только ЛДПР. И это приятно осознавать. Я говорил в ноябре 1993 года: «Мы единственная партия! Остальные ничего не смогут». Там был блок, где был Гавриил Харитонов, Демпартия Травкина, «Женщины России», КЕДР, «Гражданский союз»... Двенадцать партий! Сегодня ни одной из них нет! Потом исчезли и остальные. «Демвыбор России», ПРЕСС Шахрая, «Яблоко», СПС. То есть все, кого я критиковал. Исчезли они не потому, что я хотел их ухода, избиратель отправил их из политики. Но отправили их через пятые выборы в Госдуму, а я говорил еще до первых! Прогнозы, диагнозы и оценки были абсолютно точными. Это большой успех партии.

[Zaman.]

— Но КПРФ же тоже осталась?

— КПРФ — наследница КПСС. Это не новая партия. Так что в партийном строительстве у нас было все правильно.

— Вы всегда все знаете, Владимир Вольфович. Скажите, что нужно было делать, чтобы сохранить Советский Союз?

— В ноябре 1990 года ко мне пришло телевидение, вот так, как вы, на работу. Телевизионная служба новостей. «Что делать? » Я им сказал: ввести чрезвычайное положение на всей территории СССР. Я ж не знал, что будет ГКЧП!

— Ввели же...

— Ввели! Но как ввели! Ты арестуй и расстреляй Горбачева! А потом объявляй, что он погиб, инфаркт. Все! Я — Янаев, становлюсь президентом СССР. И наводи порядок! Не вводи танки в Москву! В Москве все в порядке. Гамсахурдия прибежал, ключи положил на стол командующему округом! Ты сначала там, на местах, введи. Скажи: сдать ключи, опустить знамена, провозглашаем Россию единым и неделимым государством. Ничего не сделали. Устроили в августе 1991 года нам ТЮЗ — театр юного зрителя. Трудно быть партией... Когда я все это говорю, мне отвечают: это уже было! Я отвечаю: исполнители были не те. Важно, кто будет делать! Все варианты в мире уже отработаны: социализм, нацизм, капитализм, демократия, либерализм... Так что пока нам надо терпеть, ждать, покориться, смириться и накапливать ресурсы.

[Zaman.]

— Кто из политиков 1990-х нанес самый большой вред России?

— Горбачев, Ельцин, Гайдар. Три человека. По-русски это... троица!

— Радикальная расправа с политическим оппонентом, с Вашей точки зрения, до какой степени все-таки возможна? Расстреливать можно?

— Нежелательно. Сегодня все-таки достаточно тюремного заключения. И все. Расстреливать не надо. Это все-таки тяжелое наказание и бесповоротное... Тот же Ходорковский. У него уже вот левый поворот в голове. Из тюрьмы выйдет, в КПРФ вступит и будет дворником работать.

— Эмоциональность — плюс в политике?

— Обязательно, обязательно! Когда говорят, вот он там громко говорит или руками жестикулирует... Слушайте, это же переживание за собственную страну!

— У Вас это продуманно или от души?

— Это должно быть спонтанно! Если это выдумывают какие-то там имиджмейкеры кому-то, то у меня все спонтанно. Вот оперный певец — он поет, и все силы брошены на это пение. Так и оратор. Он должен говорить, он должен переживать, он должен чувствовать свою страну. Если же он будет читать... Вот некоторые в Госдуме не выступают, а читают чужой текст! Ну что это? Так не годится!

[Zaman.]

— Какой главный человеческий недостаток у Вас?

— Доброта, доброта... Она мне мешала. Я верил людям, и они меня подводили. Или где-то я не мог принять более жесткого решения. Доброта! В политике она вредит. Нужны жесткость и сухость.

Москва, май 2009 г.

[Zaman.]

МИХАИЛ НЕНАШЕВ

Ненашев Михаил Федорович — завкафедрой периодической печати в Московском государственном университете печати. Родился 10 ноября 1929 г. в селе Бородиновка Челябинской области. Экс-министр печати СССР, бывший руководитель Гостелерадио СССР, работал заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС

 

[Zaman.]

— На критике СССР Ельцин пришел к власти в России в 1990-е годы, но, когда пришло его время править, созидательно он этого делать не мог?

— Ельцин критиковал уходящую советскую власть. А когда он стал президентом, он резко перестал заниматься критикой. Ельцин правил, не созидая, а соглашаясь или не соглашаясь с теми предложениями, которые ему представляло окружение. Его самостоятельная концепция возрождения страны закончилась клятвами, что, если приватизация и рынок автоматически не приведут к тому, что через 3 — 4 месяца люди будут жить в благоприятных экономических условиях, он ляжет на рельсы. На этом кончилось все созидательное, что принес России Борис Ельцин.

Москва, октябрь 2010 г.

[Zaman.]

 

АЛЕКСАНДР КОРЖАКОВ

Коржаков Александр Васильевич — депутат Государственной думы. Родился 31 января 1950 г. в Москве. Генерал-лейтенант. Создатель и руководитель Службы безопасности президента России. Автор книга «Борис Ельциш от рассвета до заката».

— После гибели Советского Союза Россия, оставшись один на один с Ельциным, вкусила все издержки его пороков. Вы, как никто другой, можете сказать, в какой, момент началась деградация личности Ельцина. С чем это было прежде всего связано: с опьянением властью или алкоголизмом?

— Ельцин отличался безумной жаждой никому не подконтрольной власти. Он относился к категории людей, о которых древний философ Платон сказал: «Не следует, чтобы к власти приходили те, кто прямо-таки был влюблен в нее». Вся политическая деятельность Ельцина, особенно в Москве, характеризовалась именно необузданным стремлением к власти. Алкоголизм же — это его патологическое свойство еще со времен его работы в Свердловске.

[Zaman.]

Вот эпизод, раскрывающий истинный смысл и цели «политической борьбы» Бориса Николаевича. После избрания Ельцина председателем президиума Верховного Совета РСФСР мы с ним впервые вошли в кабинет Воротникова (в 1988 — 1990 гг. — предшественник Ельцина на этом посту. — Прим.авт.) Распили там без закуски бутылку. И Борис Николаевич, оглядев обширный кабинет, сказал: «Да! За это стоило побороться!» Кстати, когда мы попали в кабинет Горбачева, такого пафоса не было. Там было больше суеты. Шла передача власти. После этого Ельцин с Горбачевым больше никогда не встречались. Кроме того, Ельцин ведь не стал сидеть в кабинете Михаила Сергеевича. Ему оборудовали помещение в четырнадцатом корпусе Кремля.

— Алкоголизм сыграл в жизни Бориса Николаевича злую роль. Вас не обвиняли, что Вы его спаивали?

— Да, однажды мне Наина заявила, что я сделал Ельцина алкоголиком! Я ей ответил, что они из Свердловска в Москву привезли Бориса Николаевича уже состоявшимся алкоголиком. В то время бывали случаи, когда Ельцин запирался на два дня и к нему не пускали даже поваров, чтобы они не видели, как он напивался вдрызг. В такие запойные моменты с ним только дочка и Наина общались. Ельцин на девятнадцать лет старше меня, как я мог сделать его алкоголиком? Это могло быть только наоборот! Работая у Бориса Николаевича, мне нередко приходилось выпивать с ним большие дозы крепких спиртных напитков! Представляете, сколько пришлось в себя яда впихнуть?! Ельцин ведь не пил один. А со мной ему было пить приятнее всего, потому что я «не сачковал»! В то время у меня было настолько сильное нервное напряжение, что водка меня не брала. Я не пьянел. И мог выпить наравне с президентом! Меня спасал спорт с его физическими нагрузками, которому я старался уделять все свободное время.

[Zaman.]

— Не лучше ли для Вашего здоровья тогда было все бросить?

— Я думал о России, и здесь ельцинский алкоголизм отходил на второй план. Были моменты, когда Ельцин пребывал в совершенно непотребном виде. И мне приходилось идти за пульт управления. Так что, когда меня иногда спрашивают: «Александр Васильевич, вы были вторым человеком в стране?», я отвечаю: «Порой бывал и первым!» Речи о том, чтобы уйти от президента, не было, потому что на мне была Служба безопасности, которую я создал и которая великолепно функционировала. Эта служба защищала и обеспечивала безопасность существующего в России института президентства как совокупности норм права, регулирующих отношения президента с государством, обществом и гражданами России на основе Конституции. У СБП было решительное намерение подрубить корни коррупции, которая расцвела пышным цветом. Служба располагала серьезными данными о многих и о многом. Таким образом, СБП начала мешать президенту, потому что «залезла» на территорию Семьи, которая пользовалась услугами рвущихся к власти олигархов. Семья и расправилась с СБП, подведя политическую подоплеку под ее деятельность, обвинив так называемую партию войны, куда якобы входили Коржаков, Барсуков, Сосковец, в подготовке переворота и, естественно, в желании сорвать президентские выборы 1996 года. Нас уволили, СБП расформировали, оставив за ней только охранные функции.

После расставания с Ельциным мы больше с ним не общались. Хотя первый год он вспоминал обо мне постоянно. Выходя из машины, Ельцин каждый раз задавал вопрос: «Где Коржаков?!» Настолько сильно он со мной сросся.

— Кстати, касательно Вашего увольнения в июне 1996 года. Бытует версия, что его спровоцировала некая «голубая мафия» из Администрации президента. Якобы Вы наступили ей на мозоль расследованием «дела Беленкова».

[Zaman.]

— В 1994 году, занимаясь у себя дома сексуальными оргиями с лицами одного с ним пола, выпал из окна сотрудник Администрации президента Беленков (по предположениям некоторых СМИ, в 2002 г. в возрасте 48 лет умер от СПИДа. — Прим.авт.). Естественно, наша служба расследовала это происшествие. В результате скандал решили не поднимать, а просто уволили Беленкова из Администрации. После моего увольнения в 1996 году Беленкова тут же восстановили на работе, даже повысив в должности!

— Говорят, Вы даже конкретную цифру гомосексуалистов среди сотрудников Администрации президента в середине 1990-х гг. установили. Может, за это они Вас и убрали с должности?

— Никто из нас никаких цифр не давал! Вранье все это! Да, мы знали некоторых людей нетрадиционной ориентации в этой структуре. Но источником информации служили сами же гомосексуалисты. Те, кто не скрывал своей ориентации, рассказывали нам о других. В то время в Администрации президента работала примерно тысяча человек. Если взять за основу, что в природе гомосексуалистов среди людей обычной ориентации около одного процента, то можно прикинуть, что в Администрации их было где-то около десятка. Но к моему увольнению с должности руководителя Службы безопасности президента они непричастны. О причинах же моего увольнения я сказал выше. Они всего лишь способствовали поднятию шума во время ситуации с пресловутой «коробкой из-под ксерокса».

Москва, июнь 2009 г.

[Zaman.]

Глава четвертая. БЕРЕЗОВСКИЙ, ЛУЖКОВ И ДРУГИЕ ОЛИГАРХИ

Термин «олигархи» в шутливой форме в 1990-е годы запустил в общество вице-премьер правительства России Борис Немцов. (В этой главе Борис Ефимович расскажет о главных олигархах 1990-х со знанием дела.) Словечко прижилось, а вскоре приобрело зловещий оттенок. Ибо олигархи, это вам не «новые русские», для которых предел мечтаний «шестисотый» «мерин» да крученая золотая цепь на бычьей шее. Олигархи в 1990-е конвертировали свои капиталы не только в недвижимость на Лазурном Берегу и на Рублевке, но, что важнее, во власть.

Вернее, в рычаги воздействия на разного рода ветви власти. Прежде всего имеются в виду, конечно, СМИ. Редкий олигарх в 1990-е годы обходился без ручных газет и телеканалов. Преуспел на этой стезе Борис Абрамович Березовский, который в эру своего могущества (точнее — влияния на Семью, которое у него потом отнял аполитичный Абрамович) владел крупнейшим телеканалом России — ОРТ (фактически) и телеканалом ТВ-6, федеральными газетами «КоммерсантЪ», «Независимая газета» и «Новые известия».

[Zaman.]

История «Новых известий» показательна с точки зрения жадности и нелепой амбициозности олигархов. Дело в том, что в середине 1990-х Березовский решил купить газету «Известия» (классическую, ту, что еще недавно была на Пушкинской площади), но его опередил Потанин. В то время олигарх-вице-пре-мьер. (Тема слияния капитала и власти — впереди.) Борис Абрамович обиделся и... купил ведущих журналистов «Известий» во главе с главным редактором Голембиовским, ныне покойным, и «золотым пером» Лацисом, тоже ныне покойным. А под них создал «Новые известия». Просто так. Чтобы насолить Потанину.

[Zaman.]

Ладно бы энергия и политический зуд Березовского, Гусинского (ему Ельцин подарил советский четвертый, учебный, телеканал), Ходорковского и иже с ними были направлены исключительно на медиапроекты. Но нет! Покупка журналистов, как я уже говорил, была лишь этапом в борьбе за власть и, само собой, за самые лакомые куски госсобственности. Помню, «Независимая газета» эпохи Березовского, где я трудился в 1990-е годы, едва ли не еженедельно выплескивала на свои страницы компромат на противников Бориса Абрамовича в борьбе за дармовые советские активы. Сколько эти публикации стоили нервов Чубайсу и как они привели к отставке премьера Кириенко (наряду со сливом из других СМИ, конечно), эти господа, уверен, будут помнить до конца жизни[25]. Не отставали от «НГ» ни газета «Сегодня» (Гусинский), ни «Комсомольская правда» (Потанин), ни другие издания 1990-х.

[Zaman.]

Березовский, Гусинский, Ходорковский — тогда еще удачливые бизнесмены, но не олигархи, — сплотившиеся в начале 1996 года в Давосе, чтобы посадить на российский престол больного, полумертвого Ельцина, после удачно проведенной президентской кампании рассорились вдрызг. Рассорились от хорошей жизни. Ибо именно они теперь были реальными хозяевами России, тем более что главный на тот момент недруг олигархов генерал Коржаков пал жертвой их околосемейных интриг. (Эту главу откроет интервью Сергея Лисовского, который, по существу, своей коробкой из-под ксерокса дал дорогу российской олигархии.) Им отныне предстояло делить между собой богатства России. (Читай: СССР.) А в такие моменты, сами понимаете, дружба отступает на самый дальний план.

[Zaman.]

Гарантией, что остатки народной собственности будут отныне эксплуатироваться не государством, а только доморощенными капиталистами, быди — правильно! — все те же секретные соглашения Бориса Ельцина с Госдепартаментом США. Тронуть зеленые олигархические ростки, ему было нельзя. Не позволял Вашингтон. Которому те же Гусинский с Березовским вряд ли импонировали, но зато усиленно изживали такое неудобное для окончательной экономической гибели СССР явление, как красные директора, которые и в 1990-е годы, не забывая, конечно, о себе, продолжали поддерживать основные советские промышленные фонды на должном уровне. А в результате эксплуатации этих фондов олигархами они быстро приходили в негодность. А значит, окончательно подрывали мощь советской экономики, за счет которой все еще держалась Россия 1990-х.

[Zaman.]

Я не буду пересказывать читателю сенсационные детали этого подлого .разграбления родины, вы узнаете об этом в данной главе от более знающих людей. А я хотел бы акцентировать ваше внимание вот на чем. В 1990-е годы Россию поразил еще один недуг — государственный олигархизм. Недуг куда более страшный, чем олигархизм обычный, финансовый. В большой власти появились люди, которые алчно аккумулировали в своих руках не только властные полномочия, но и с их помощью огромные деньги. Кричащим примером государственного оли-гархизма стал, конечно, мэр Москвы Юрий Лужков, не только создавший самую мощную коррумпированную чиновничью систему, но и конкретно, посредством жены — Елены Батуриной, укравший миллиарды долларов государственных средств. (Извиняюсь, заработавший.)

Государственные олигархи были в сто раз страшнее, чем олигархи обычные. Вырвать их жала из тела России, к которому они присосались в начале 1990-х, Путину с Медведевым оказалось посильным только в 10-е годы XXI века. Справиться с коррумпированной чиновничьей спайкой в масштабах мегаполиса — это вам не выгнать из страны Гусинского с Березовским, это намного сложнее. В арсенале сопротивления Лужкова были техногенные катастрофы, промышленный саботаж, все что угодно, а у Рахмонова с Шаймиевым еще и искусственный подогрев сепаратизма. (Кстати, то, что проворовавшийся Лужков не ушел по-хорошему, а вынудил Медведева вышвырнуть его вон (браво, Дмитрий Анатольевич!), как раз и говорит о том, что мэр в кепке по-тихому шантажировал федеральную власть упомянутыми мной катаклизмами.)

[Zaman.]

В этой главе читатель узнает все о Лужкове из уст бывшего руководителя Москвы Юрия Прокофьева, участвовавшего в карьере мэра в кепке, когда тот был еще никем.

Знаком с Юрием Михайловичем и я. Вспомнил тут о нем недавно, когда экс-мэр Москвы, открывая церемонию вручения одной из престижных журналистских премий, посетовал, что в России сегодня «нет свободы СМИ, демократии». Слышать это от Юрия Михайловича, признаюсь, было дико. Ибо нет в современной России человека, более яростно сражавшегося со СМИ последние 15 лет, чем Лужков. При этом в методах своей борьбы с журналистами Лужков был не брезглив. Знаю, о чем говорю. 12 лет назад сам получил от находящегося тогда на самом пике своего политического могущества мэра Москвы исковое заявление о защите чести, достоинства и деловой репутации аж по 9 пунктам.

...А предварил его Юрий Михайлович, размахивая зажатым в руке экземпляром «Независимой газеты» с непонравившейся моей статьей на 13-й полосе, гневной тирадой про «продажных журналистов Березовского» в прямом эфире главного столичного телеканала.

По нынешним меркам, когда плевок во власть предержащих считается хорошим тоном и сходит практически всегда безнаказанно даже работающим в государственных СМИ журналистам, тот мой скромный репортаж не стоит и выеденного яйца. Нескольким старушкам в престижном районе Москвы Кунцево, на Кастанаевской улице, где рушили пятиэтажки, не хватило квартир во вновь построенном для них там же доме. На окраину их выселить было нельзя по закону, и местные власти их стали выживать силой. Мерзкая история. Понимали это и близкие к мэру люди. Ибо сразу после выхода материала — и соответственно, перед судом надо мной — мгновенно нашлись квартиры в том самом престижном районе, и старушки покинули, наконец, нежилой полусклеп с выбитыми окнами, с наркоманами и бомжами, но без электричества и отопления, где обретались месяцами цо воле местного начальства. И Лужкова. Ведь именно Юрий Михайлович, почтивший своим присутствием торжественное расселение этого дома, лично пообещал одной из этих старушек, что в случае хоть одной жалобы «всех уволю».

[Zaman.]

Но в тогдашнем телегневе будущему радетелю свободы отечественных СМИ, конечно, было не до самокритичной оценки собственных слов и полного отсутствия каких-либо поступков, с ними связанных. Более того, Юрию Михайловичу было невдомек, что всуе публично унижает он и человеческое достоинство журналиста, и задевает его деловую репутацию. В слепой чиновничьей ярости не мог, разумеется, он и представить, что гонорар «адепта Березовского» за разозливший его материал составил всего-то 70 рублей и что изначальным мотивом репортажа был позыв написать позитивный текст о программе расселения столичных пятиэтажек, а проблемы с этим самым расселением, которые, к досаде мэра нашли отражение в тексте, выявились лишь в процессе работы над ним.

А все потому, что в глазах Лужкова журналист — есть и будет — лишь инструмент чьей-то конкурентной политической воли. Березовского, Чубайса, Путина, Медведева... Но не самостоятельная величина. И уж тем паче никакая там не «четвертая власть».

Сразу после эфира с разгневанным мэром «интересные и удивительные» явления стали происходить уже в моей профессиональной жизни. И их с лихвой хватало, чтобы понять, каким образом Юрий Лужков и высшая власть 1990-х в его лице блюдут свою «деловую репутацию» и «поруганную честь».

К примеру, каждый раз накануне очередных судебных слушаний в моем редакционном кабинете появлялся представитель мэра в суде Марат Гафуров, бывший следователь, а тогда главный специалист Государственного правового управления мэрии Москвы. В выражении его лица не читалось и тени смущения от того, что отстаивает он честь и достоинство Юрия Михайловича в свое рабочее время за деньги столичных налогоплательщиков, одним из которых являюсь и я. Тон бывшего следователя был недобрым. Намеки прозрачными. Взгляд испепеляющим. При этом он настаивал на... мировой! Ее условием, правда, была позитивная публикация о деятельности Юрия Михайловича в нашей же газете. Сообразив там у себя в правовом управлении, что дела ему не выиграть, а пытаться убедить Лужкова отозвать иск равносильно увольнению, бедолага хотел хотя бы не проиграть, а заодно и позволить мэру сохранить лицо.

Но на такую мировую мы не шли. Поэтому представителю истца ничего не оставалось, как регулярно переносить судебные заседания. Получался эдакий замкнугый круг. Не уверен, что Юрий Михайлович читал Кафку, но затеянный им процесс мог бы конкурировать с сюжетом главного произведения гениального австрийца. Длился он месяцами. Порядком изматывал нервы. В том числе и несчастным старушкам, которых приходилось всякий раз привозить в здание суда в качестве, свидетелей, где ровно в назначенное для заседания время мы и узнавали об очередном переносе процесса.

[Zaman.]

Этим мэрский нажим, впрочем, не заканчивался. Опять же накануне судебного заседания в редакции газеты вдруг возникали люди из жилищного комитета мэрии, недовольные слишком низкой арендной платой, которую платила газета за помещения на Мясницкой улице, где располагалась со дня основания, еще до назначения Лужкова мэром Москвы. Да что там люди московского правительства... Им-то хоть если не по общечеловеческой морали, то по иерархической логике пристало блюсти честь высокого патрона сомнительными методами. А под какую логику и моральную категорию подпадают, скажем, действия моего коллеги — журналиста Сергея Соку-та, унесшего у меня из кабинета подшивку с моими статьями о деятельности мэрии... — интернет-сайтов тогда не было — в мэрию же? «Чтоб судить легче было?» — помню, пошутил недоуменно. Как в воду глядел. А ведь выиграй суд Лужков, значит, и газете, и всем в ней работающим, и самому Сокуту был бы от этого прямой материальный убыток. Юрий Михайлович меркантильную сторону иска обставил изящно. В случае поражения мы должны были выложить ему всю выручку за реализацию номера нашего издания, вышедшего с моей статьей. 88 тысяч рублей.

Спустя срок, работая уже в «Московской правде», наткнулся как-то на редакционный материал под примерным заголовком: «Лужков — журналисты — 30:0. Юрий Михайлович выиграл все суды у журналистов». Потряс и профессиональный мазохизм автора, и то, что это была неправда. Лужков не выиграл у меня и проиграл, по крайней мере, одной моей коллеге, с которой мы присутствовали на одном-единст-венном заседании, к досаде Юрия Михайловича, кое-как все-таки состоявшемся, по его иску.

Впрочем, дело даже не в том, выиграл Лужков у всех журналистов или нет. Публично кичиться выигранными судами у журналистов, пусть даже тогдашнее общество разгула свободы СМИ и понятия не имело, как эти победы мэру достаются, это, знаете, симптом политического нездоровья. Политическая болезнь и душевный человеческий изъян. Для этого надо быть только Лужковым с его косным мозгом политического феодала образца 1990-х. В вотчине которого можно было только проигрывать. В вотчине которого понятие «справедливость» было значимо лишь настолько, насколько сильные люди стояли за материалами дерзкого журналиста. В этом был весь Лужков. Кстати, причины нынешней несвободы СМИ в регионах, на мой взгляд, в том, что там еще полным-полно таких вот Лужковых на разных уровнях и вовсю царят 1990-е.

[Zaman.]

...Не припомню, кстати, хоть одного суда Ельцина с журналистами. А уж его они терзали, не дай бог Юрию Михайловичу! Или. Не помню Путина и Медведева, судящихся с прессой.

Поэтому и не могу понять коллег-журналистов, аплодировавших Лужкову при открытии церемонии вручения престижной журналистской премии, где Юрий Михайлович упрекнул в ограничении свободы СМИ нынешнюю власть, ревностным служителем которой, к слову, сам экс-мэр являлся аккурат со дня проигрыша «Отечеством» парламентских выборов в 1999 году и до своего позорного сентябрьского отрешения.

Лично мой упрек нынешней власти, что Лужков до сих пор не в тюрьме. (Или Батурина.) Да и, честно говоря, слишком долго его терпели у власти. Могли бы справиться и побыстрее.

[Zaman.]

СЕРГЕЙ ЛИСОВСКИЙ

Лисовский Сергей Федорович - член Совета Федерации РФ, один из первых деятелей шоу-бизнеса, рекламы и продюсеров ораны. Родился 25 апреля I960 г. в Москве. В июне 1996 г. был арестован при выносе из Дома правительства коробки с деньгами. В 2000 г. создал комплекс «Моссельпром» по производству мяса птицы.

[Zaman.]

— После того как в июне 1996 года Вас арестовали на проходной Белого дома с коробкой из-под ксерокса, история постсоветской России потекла в олигархическом русле. Явлении новом после распада Советского Союза и, наверное, самом живучем. Вы понимаете, что вмешались в большую историю?

— Это не моя заслуга, это так Бог положил. Нас с Евстафьевым выбрали не случайно. Мы представляли две части новой предвыборной команды президента. Евстафьев был близок к Чубайсу — и сразу замазался Чубайс. Я был ближе к медиакоманде — НТВ, ОРТ занимались выборами, и тогда попадали они...

И интересно, помню, мы в Лондоне встретились с рядом уехавших на Запад людей. Случайно, в отеле. Был там такой, скажем так, «теневой» парень, который, в отличие от Гусинского и Березовского, не проявлял себя как активный политэмигрант. Он состоятельный бизнесмен, и ему не нужны были все эти скандалы...

[Zaman.]

— Кто это, имя скажете?

— Если бы я хотел вам сказать, я бы сказал. И вот он мне говорит: «Сергей, я тебе хоть сказал «спасибо»? Я говорю: «За что?» Он говорит: «Ты понимаешь, если бы тогда с этой коробкой не случилось, то все было бы иначе! Если бы Коржаков с Барсуковым остались, то многие просто не появились бы... А тебя убрали из бизнеса...»

— Какие-то дивиденды он имел в виду, которые Вы якобы недополучили?

— Ну да, именно так он и говорил... Я отвечаю: «Счастлив не тот, кто там, наверху, а тот, кто правильно поступал в этой жизни. И мне достаточно того, что я имею».

— Ходорковский, который, кстати, как и Вы, работал в комсомоле, то есть Вы почти одновременно сделали первые большие деньги...

— Я как-то сидел в компании за столом. И там, кстати, был и Ходорковский, и те, прошлые олигархи... И один из известных олигархов вдруг сказал: «А я вор! И горжусь этим. И дальше буду воровать». Я спрашиваю: «В каком смысле вор?» А он отвечает, что украл какие-то акции, и называет известное предприятие. И причем все остальные сидят и вполне нормально на него смотрят. Я встал: «Вы знаете, а я не вор. И считаю, что гордиться тем, что ты вор, по меньшей мере, глупо! Не вписываюсь в вашу компанию». Встал и ушел. И после этого, кстати, и перестал с ними общаться.

[Zaman.]

— Слышал, что Вам довелось повоевать с одним из знаковых олигархов 1990-х Владимиром Гусинским, так что о волчьих нравах этих людей должны знать не понаслышке. Тяжело приходилось?

— Мы схлестнулись с Гусинским в 1995-м или в начале 1996 года. Он же хотел купить всю фильмотеку «Ленфильма». Причем он вел очень жесткие переговоры. Кстати, знает кто-то или нет... Гусинский ведь сначала хотел купить всю фильмотеку «Мосфильма». Практически уже купил! Вы представляете, он был бы сейчас владельцем «Семнадцати мгновений весны», «В бой идут одни старики», все наши комедии были бы его... Сколько бы это сейчас стоило? Миллиарды! Это миллиарды! И «Мосфильм» спасло только одно. Я считал, что это достояние страны и нельзя, чтобы оно переходило в частные руки. Как «Норникель». Его создавали заключенные, много людей погибло, и то, что им сейчас руководит Иванов-Петров-Сидоров, — безнравственно!

— Так произошло со многими предприятиями...

— Да! И с ОРТ! Я помню, ходил тогда к руководителю ОРТ... Был этот... Наш из ЦК... С бровями такими...

— Яковлев.

— Яковлев. Я ему говорил: «Как вы можете отдать Первый канал в руки этих шести олигархов?» Яковлев мне кивал, кивал... А потом я узнаю, что он все подписал! То же самое происходило и с «Мосфильмом». Я даже в Администрацию президента ходил, чиновники мне кивали, но все без толку. И тогда я придумал один очень хороший способ. Пошел и рассказал эту историю Березовскому: «Как же так, Гусинский это все заберет, а ты?» Они в этот момент как раз были в контрах. И Боря страшно возмутился, естественно, и поехал на Гусинского. И вот они схлестнулись. И пока они дрались, «Мосфильм» остался государству.

[Zaman.]

— С «Ленфильмом» такой же ход сделали?

— Нет. «Ленфильм» как-то выпал из поля зрения. В Питере вообще тогда была тяжелая ситуация. И Гусинский действовал тихо-тихо. У него уже было соглашение, оставался буквально месяц. И тут ко мне пришли ребята из «Ленфильма» — они видели, что я пятому каналу помогаю, — и попросили: «Помоги нам! Одни проблемы, денег нет». Выход нашелся. Еще в 1992 году мы создали компанию «Премьер-видеофильм», которая покупала права на фильмы и продавала их телевидению. Я предложил «Ленфиль-му» купить права примерно на 60 фильмов на три года и заплатить вперед. Сумма их устроила.

— Соответственно, в эти три года продавать эти фильмы «Ленфильм» уже не мог?

— Это нормальная форма, так все мейджеры, крупные производители, работают. Они выпускают какой-то фильм. Потом их представители ездят по миру и продают права на определенную территорию, на какой-то период времени и на определенное количество показов. Обычно фильм приносит доходы лет 20 — 30. И с директором «Ленфильма» мы договорились, что нет смысла продавать все картины навсегда, а моих денег за три года им хватит, чтобы пережить это смутное время. Но вот как-то утром я приезжаю в Питер подписывать соглашение, а мне звонят из Москвы: «У нас в офисе ОМОН, всех положили на пол!» Я этого доказать не могу, но, по-видимому, Гусинский узнал, что мы подписываем соглашение. У меня тут же арестовали счета, и в результате соглашение мы так и не подписали.

[Zaman.]

— Ваш друг Дмитрий Дибров недавно весьма своеобразно поздравил Вас с днем рождения на страницах «Коммерсанта». Перефразируя Ленина, сказал: «Если Толстой — это зеркало русской революции, то Лисовский — это зеркало России в период второго первоначального накопления капитала». Читали?

— Читал-читал! А что Вы так осторожно говорите об этом?

— Я всегда так говорю... В 2003 году Вы в одном из интервью сказали, что еще не время говорить, почему Вы со своим «Премьер СВ» ушли из рекламного бизнеса. Если учесть, что Вы были с июля 1995 года генеральным директором ЗАО «ОРТ — реклама» — с первых его позиций. Может быть, такое время сегодня наступило?

— Один из аспектов моего ухода был связан с определенной расстановкой политических сил, и поэтому мне надо было уйти.

— Вы хотите сказать, что Березовский с Чубайсом поссорились, а по Вам это ударило рикошетом. Нет?

— Вы знаете, я никогда не был другом Чубайса. К Чубайсу отношусь неоднозначно. Я не думаю, то, что они сделали, и то, что он сейчас делает, — это правильно...

— Сейчас? Нанотехнологии?

— Да. В том числе. Я просто работал в предвыборном штабе Ельцина в 1996 году, который тогда возглавлял Чубайс. А это разные вещи. Меня наняли как специалиста для выполнения определенного вида работ.

[Zaman.]

— И его наняли, Чубайса...

— Нет. Его наняла команда Ельцина, с ним работала дочь Ельцина Таня Дьяченко. А меня даже не Чубайс пригласил в штаб, а Татьяна. Раньше штаб возглавлял этот... Сосковец. Мой конфликт с Березовским был не из-за того, что он начал уничтожать Чубайса. Те методы, которые предполагались...

— ...Книжный скандал с «Вагриусом» вокруг книги «История приватизации России» с Чубайсом-ав-тором?

— Нет. Там другие темы обсуждались. Книжный скандал — это совершенно нормальный политический скандал. Как обычно происходят книжные скандалы? Человеку платят гонорар, а его рукопись кладут на полку. Или издают тиражом в сто книг, чтобы они где-то в магазинах на полках стояли. «Вагриус» же реально купил эти права, перепродал их за рубеж, и мы получили деньги от двух ведущих мировых изданий, которые не стали бы играть в такие игры. Когда это все подняли, я помню, на меня орали Гусинский с Березовским: как ты мог так все экономически правильно построить, что мы не можем ни за что уцепиться! (Смеется.) Они вдвоем были, и такой шум, крик, гам!.. А я говорю: «А мне никто задачи не ставил кого-то подставлять, мы хотели лишь заработать деньги, это нормальный издательский бизнес». В свое время, кстати, мы купили «Криминальное чтиво». У нас же еще была крупная прокатная компания. И нам хватило ума понять, что этот тарантиновский фильм будет великим, и мы, купив его в сценарии, заплатили две копейки!..