Это интересно

[Пришелец]

Корабли выглядели так: плоскодонный корпус для мелководья, сочетался с огромным водоизмещением корабля для океанского похода. В условиях шторма были предусмотрены два руля. Эти суда называли джонками. Они имели высокую маневренность и устойчивость. Особенностью джонок были переборки, повышаемые непотопляемость судна в океане, а позаимствовали эту идею у дерева бамбук. Бамбук самое надежное волокно в мире. Корпус судна воспроизводил структуру стебля этого дерева. В Европе первый пароход, построенный с переборками, был «Great Eastern». Это были самые крупные деревянные суда всех времен. У них было до девяти мачт. Подтверждением тому стали найденные два якоря-кошки длина каждого 2,4 метра, а вес 250 килограмм и два огромных руля длиной 10 метров.
Через два года 60 судов были построены и они были готовы отправиться по морям и океанам. Всего Чжэн Хэ совершил семь путешествий. Каждое, из которых длилось около двух лет. На джонках служило около 28000 моряков - это были дипломаты, ученые, астрологи историки и других профессий. Цель похода ни в коем разе не была захватнической. Император знал, что появление такой армады и так покажет могущество Китая.
По всем параметрам джонки превосходили в несколько раз суда таких путешественников Васко да Гама и Христофора Колумба. Ориентировались корабли армады по звездам и компасу созданному в XI веке и картам составленными их предшественниками. Они помогали с уверенностью идти в неведомые воды. Для связи между кораблями использовали звуковые сигналы и сигналы семафоров.
Флот состоял из кораблей и судов различных типов и назначений: флагманский, суда с воинами, пятимачтовые патрульные корабли для обеспечения охраны армады, танкеры с водой, суда для скота, обеспечивающие свежим мясом, и лошадьми. Самым замечательным изобретением можно считать земледельческие суда, на которых выращивали сою и получали высокий урожай. Производственная культура имела все необходимые вещества для полноценного питания благодаря витамину «С», которого так не хватало морякам Европы страдавшие цингой во время своих длительных плаваний.

[Пришелец]

Для борьбы с пиратами встречающиеся в мировых водах применялись пушки, стрелявшие взрывчатыми снарядами, которые имели большой радиус действия и предназначались для поджигания кораблей противника.Одной из задач флота было установление дипломатических отношений. Они посетили порты Calicut, Hormus, Aden, Mombasa. В ходе теплых встреч обсуждались торговые и коммерческие отношения.Китайцы предлагали фарфор - белое золото Китая. Это был ключ к мировой торговле. Его производство возросло в 50 раз. В обмен, в основном брали перец и другие пряности.Флотоводца интересовала Аравия за его особый продукт - ладан. Есть источники, доказывающие визит трех китайцев в Йемен. Ладан до сих пор используется в фармакологии. Смола дает прекрасный успокаивающий аромат. Китайцы привозили лошадей, особенно арабских скакунов. Из Африки доставляли экзотических животных и птиц, в основном для забавы. В целом миссия флота была успешной, каждое новое путешествие приносило новые товары и взаимоотношения. Корабли преодолели более 50000 миль.Чжэн Хэ установил дипломатические связи со многими странами, и они не стали колониями Китая. Он считал, что вера каждого человека это дело личного характера.
Вскоре в государстве начались перевороты. Чжэн Хэ умер, а от армады не осталось и следа. Кто знает, если бы этот флот просуществовал больше, то, возможно, история развивалась бы совсем по-другому.

[Пришелец]

Николай Николаевич Миклухо-Маклай (5 (17) июля 1846(18460717), село Языково-Рождественское Боровичского уезда, Новгородская губерния — 2 (14) апреля 1888, Санкт-Петербург) — русский этнограф, антрополог, биолог и путешественник, изучавший коренное население Юго-Восточной Азии, Австралии и Океании (1870—1880-е годы), в том числе папуасов северо-восточного берега Новой Гвинеи (считается, что именно Николай Николаевич впервые описал такого зверька, живущего на Новой Гвинее, как кускус). Кстати, этот берег в русскоязычной литературе называют Берег Маклая).Автор около 160 научных трудов. Был защитником колониальных народов. Выступал против расизма и колониализма.
День рождения Миклухо-Маклая является профессиональным праздником этнографов


Горный кускус (Burramys parvus) — единственный представитель рода Burramys. Встречается он в австралийских штатах Виктория и Новый Южный Уэльс. С 1894 г. этот вид был известен только по ископаемым останкам, которые датировались плейстоценом. Только в августе 1966 г. живой поссум неизвестного вида был найден на лыжной базе Мельбурнского университета на горе Маунт Хотэм (Виктория). Зверёк и получил название Burramys parvus.

[Пришелец]

Экспедиция фараона Нехо

Из всех частей света Африке суждено было стать родиной самой великолепной и долговечной цивилизации древности. Именно этот континент был первым, который удалось людям обойти по морю.
Как известно, пояс непроходимых тропических лесов препятствовал распространению египетской цивилизации на юг. Превращенная людьми в пустыню хрупкая природа Сахары тоже стала непреодолимой преградой для обитателей долины Нила. А на севере, в Средиземном море, хозяйничали сначала критяне (до середины второго тысячелетия до н.э.), а затем жители юго-западной окраины Малой Азии - финикийцы.
Египет после очередного расцвета и могущества при Рамзесах I и II пришел в упадок, подпав под власть Ассирии. Судоходный канал, проложенный при Рамзесе II, пришел в запустение. Прошло много столетий, прежде чем удалось сбросить ассирийское иго. Это произошло в VII веке, после восстания, которое возглавил номарх города Саиса, ставший фараоном Псамметихом I. Началось возрождение страны.
Сын Псамметиха I Нехо стал фараоном в 609 году. Чтобы укрепить экономику государства, он организовал крупные общественные работы, в частности, начал восстанавливать канал, соединяющий Нил с Красным морем. Десятки тысяч людей, преимущественно рабов, трудились несколько лет, прокладывая заново занесенную песком и пылью трассу.
Пятнадцатилетнее правление Нехо оказалось недостаточным для того, чтобы завершить начатое дело. Позже, через полтора столетия, Геродот побывал на этом канале и записал свои впечатления: "Канал так длинен, что поездка по нему занимает четыре дня, и так широк, что по нему рядом могут плыть две триремы" (суда с тремя ярусами весел).
Почему Нехо взялся за столь трудное дело, несмотря на то что государство еще не окрепло? Чем привлекало его Красное море?
Судя по всему, его дальней целью была страна Офир, из которой прежние фараоны привозили много золота. Эта догадка подтверждается тем обстоятельством, что именно Нехо организовал первую морскую экспедицию вокруг Африки.
Откуда он мог знать о возможности такого предприятия? Разве только из предположения о существовании Мирового океана, омывающего пределы суши. Но какой смысл тратить немалые средства и усилия ради проверки этой идеи? В те времена во имя географических открытий, из чисто теоретических предпосылок никто не стал бы снаряжать экспедицию.
Немецкий популяризатор науки Эрих Раквитц предположил, будто фараон мечтал "вписать имя Нехо золотыми буквами в скрижали истории". Такую версию трудно принимать всерьез: и буквами тогда египтяне не писали, и в скрижали истории никто не вписывал имена первооткрывателей. Будь Нехо II так честолюбив, ему следовало бы усилить армию, завоевать несколько царств, взять в плен десятки тысяч рабов, да еще и кровавую резню учинить. В таком случае летописцы наверняка прославили бы его имя.
Итак, оставаясь в здравом уме, Нехо должен был иметь веские основания для того, чтобы не отправлять свои корабли на север, прямиком из Нила в Средиземное море, а затем на запад, к неведомым землям за Столбами Геракла. Нет, он предпочел начать восстановление великого канала и, не дожидаясь завершения стройки, послать корабли на восток, а затем на юг.
Это обстоятельство особенно важное. Ведь он знал, что из Красного моря можно попасть в Персидский залив, к устью Тигра и Евфрата, а также в Индию, торговля с которой могла быть прибыльной. Однако избрал другой маршрут - вдоль восточного побережья Африки.
Нет никаких сведений о том, что Нехо II был обуян жаждой географических знаний. Напротив, дальних походов, да еще в сопровождении философов и ученых, подобно Александру Македонскому, он не совершал. Да и главной его задачей было укрепление государства, а не погоня за сомнительными географическими открытиями.
Но почему же тогда его экспедиция обошла вокруг Африки? Какой был смысл в такой кругосветке? (Имея в виду данную часть света.)
Вразумительного ответа на этот вопрос нет. Напрашивается вывод: перед экспедицией такая цель - обогнуть Африку - не ставилась. Никто на свете в те времена не мог знать, что такая задача выполнима. Идея Мирового океана оставалась гипотезой, предположением, догадкой - не более того. Да и какой прок в том, что эта идея (даже не полностью, а лишь частично, для южных земель) получит подтверждение? Никакого проку. Между прочим, забегая вперед, можно подтвердить такое заключение: плавание экспедиции Нехо II, судя по свидетельству Геродота, не вызвало особой сенсации и не имело никакого практического значения.
Остается предположить, что перед мореплавателями - египтянами и финикийцами - стояла другая задача: восстановить торговые связи со страной Офир, былым главным поставщиком золота в Египет, а при царе Соломоне - и в Израильско-Иудейское царство.
Об этой секретной цели могли знать только руководители экспедиции. В случае успеха предприятия фараон, естественно, хотел иметь монопольные связи с Офиром. А канал позволил бы совершать плавания в эту страну непосредственно из Нила. Таким образом, получают разумное объяснение и строительство канала, и выбранный маршрут вдоль восточного побережья Африки, а также то, что экспедиция оказалась кругосветной… Почему так получилось? По той простой причине, что страну Офир путешественники не обнаружили. Правда, по словам Геродота, все было иначе:
"Ливия, оказывается (как видим, для Геродота это было открытием. - Р.Б.), кругом омываема водой за исключением той части, где она граничит с Азией; первый доказал это, насколько мы знаем, египетский царь Нехо. Приостановивши прорытие канала из Нила в Аравийский залив (Красного моря), он отправил финикиян на судах в море с приказанием плыть обратно через Геракловы Столбы, пока не войдут в Северное море (Средиземное) и не прибудут в Египет. Финикияне отплыли из Эритрейского моря и вошли в Южное море…"
мог ли фараон приказать морякам обогнуть Ливию (Африку), если никто на свете не был уверен, что такое возможно? Даже великий географ Геродот - крупнейший знаток географии тех времен, - и тот сомневался в этом, даже после завершения экспедиции (его рассуждение на сей счет будет приведено ниже).
Разумно предположить, что "приказ" фараона был придуман позже, когда путешественники неожиданно вернулись в Египет с запада. В действительности Нехо II вряд ли надеялся на такой исход экспедиции. Он ожидал, судя по всему, возвращения из страны Офир судов, полных золота.
Как проходило плавание? Геродот:
"При наступлении осени они приставали к берегу и, в каком бы месте Ливии ни высаживались, засевали землю и дожидались жатвы; после уборки хлеба плыли дальше. Так прошло в плавании два года, и только на третий год они обогнули Геракловы Столбы и возвратились в Египет".
Здесь великий географ допускает одну простительную ошибку: в тропиках, где проходило плавание, в отличие от Европы, нет осени как особого времени года. Сеять зерно и получать урожай путешественники могли в любой сезон. В среднем, они проходили около 20 км в день. Практически все земли на африканском побережье были обитаемы. Путники могли приобретать еду в обмен на товары или захватывать ее силой.
Не исключено, что длительные остановки были в тех местах, где они надеялись встретить златообильную страну Офир. Но ее так и не удавалось обнаружить. Приходилось продолжать маршрут. Ведь никаких более или менее четких координат страны руководители экспедиции не знали. Оставалось продвигаться все вперед и вперед. После того как миновали экватор, им стали благоприятствовать океанические течения. По этой причине путешественники без особых трудностей могли пройти южную оконечность материка и вновь с попутными течениями двинуться к экватору, но уже на западе Африки. Возвращаться обратно теперь им было бы очень трудно. Понимая это, они продолжали свой "кружной путь" в надежде, что все-таки существует Мировой океан, омывающий сушу.
Вот что он счел нужным приписать после сообщения об экспедиции Нехо II: "Рассказывали также, чему я не верю, а другой кто-нибудь, может быть, и поверит, что во время плавания кругом Ливии финикияне видели солнце с правой стороны".
Представим себе, где видели солнце путешественники, плывя на юг вдоль восточного берега Африки. Оно вставало слева впереди и двигалось по небосводу направо. Так оно видится в том случае, если находишься лицом к Южному полюсу.
Миновав экватор, где Солнце в зените стоит точно над головой, они оказались в Южном полушарии. Теперь для них светило вставало по-прежнему слева, но уже сзади. А после того как миновали южную оконечность Африки и пошли на север, Солнце всходило справа.
Таким образом, скептическая оговорка Геродота стала наиболее веским доказательством путешествия вокруг Африки. Ученый был предельно объективен, изложив все то, что слышал, включая сомнительное, по его мнению, сообщение. К счастью, он понимал, что его ум и знания ограничены, а потому не следует умалчивать о тех деталях, которые представляются фантастичными.
Ни Геродот, ни сами мореплаватели, никто из их современников так и не поняли, что был пересечен экватор и открыто Южное полушарие планеты.
Экспедиция, снаряженная фараоном Нехо II, знаменательна не только географическими достижениями. Она стала первой, зарегистрированной по всем правилам науки, имеющей даже точную хронологию (597-594 годы до н.э., ибо они вернулись на следующий год после смерти Нехо II). А если все было точно так, как полагал Геродот, и фараон, в отличие от хитроумного Соломона, не рассчитывал получить от экспедиции золота, то это было первое научное предприятие - не ради выгоды, а во имя познания.
Еще раз повторю: трудно поверить в такую сугубо научную цель экспедиции, снаряженной просвещенным фараоном Нехо II. Однако исключать ее напрочь не следовало бы. Как знать, какие морские экспедиции могли проводиться, скажем, во втором тысячелетии до н.э., когда существовали торговые связи между Критом и Египтом? Ведь и страна Офир могла процветать в те времена, а затем прийти в упадок. Не потому ли посланцы фараона так и не смогли ее обнаружить? Тем более что к середине первого тысячелетия до н.э. перестали существовать величественные цивилизации Крита и долины Инда.
Экспедиция Нехо II лишний раз подтверждает одну простую, но почему-то плохо понимаемую людьми истину: развитие научной мысли (это относится и к великим географическим открытиям) вовсе не идет последовательно, по пути неуклонного прогресса. Нет такого магистрального направления научной мысли, неуклонно двигающейся к новым открытиям и все более полному и достоверному знанию. Времена значительных успехов в познании природы нередко сменяют эпохи забвения прежних достижений. Точно так же и великие цивилизации могут прийти в упадок или вовсе исчезнуть с лица Земли, оставив после себя величественные руины и смутные воспоминания потомков.

[Пришелец]

Об одном из величайших географических достижений мы, пожалуй, никогда не получим достоверных сведений. Речь идет об открытии Мирового океана. В просторы океанов выходили представители разных народов: жители древней Индии, Юго-Восточной и Восточной Азии, Америки. Однако нет никаких сведений о том, какой они представляли себе Землю и соотношение суши и воды на ее поверхности.
Древнейшая из дошедших до нас карт из Малой Азии (около седьмого тысячелетия до н.э.) изображает небольшой участок земли. Значительно более поздняя - из Вавилона (V век до н.э.) - показывает круг земной, возможно, омываемый морем. Изображение слишком схематичное, чтобы толковать его более или менее обстоятельно.
К тому времени в Греции уже была высказана мысль о существовании Мирового океана. Идея была нетривиальной. Об этом можно судить по двум примерам. Так, в III веке до н.э. некоторые философы предполагали, что на земном шаре (или диске) преобладает суша, которую разделяют две полосы океанов, протянувшихся по экватору и через полюса.
Много столетий спустя на средневековых картах мира преобладала суша. Такая традиция сохранилась даже после того, как были получены сведения о Новом Свете. Кстати, мысль о преобладании на планете суши содействовала открытию Америки Колумбом (о чем у нас пойдет речь ниже).
Величайший историк и географ античности Геродот, много путешествовавший, собравший огромное количество сведений о разных странах и народах, не обмолвился о Мировом океане. Возможно, он просто не пожелал фантазировать. Он знал о существовании обширных водных пространств на Западе и Юге. О северных и восточных странах имелись лишь очень туманные свидетельства. Общее соотношение суши и моря оставалось для него тайной.
Судя по всему, идею Мирового океана следует считать гениальной догадкой, гипотезой. Ее приверженцы, в частности легендарный Гомер, исходили из тех ограниченных знаний об ойкумене (обитаемой земле), которые сложились в Греции примерно три тысячелетия назад.
Тогда было известно о Каспийском море. Но о его восточной окраине ничего толком не знали. Индийский океан, как предполагалось, смыкается с ним на востоке и продолжается к югу; Атлантический - простирается с юго-запада до северо-запада. Оставалось только предположить, что где-то на севере замыкается этот великий околоземный океан.
Естественно, планета наша в далекой древности представлялась людям небольшой. Философы, размышлявшие о ее форме, высказывали разные гипотезы. Ее представляли в виде диска, цилиндра, шара (в центр Вселенной обычно помещали Солнце). Цивилизованные обитатели Средиземноморья считали, что находятся в центральной части планеты.

[Пришелец]

Еще 4-5 тысячелетий назад народы, обитавшие в Восточном Средиземноморье, знали о том, что на востоке и юго-востоке имеется Великий океан (Индийский). Издавна существовали торговые связи между жителями Египта и Юго-Восточной Европы через Двуречье с древней цивилизацией долины Инда.
А какой народ и когда открыл Атлантический океан? Когда впервые мореходы прошли из Средиземного внутреннего моря в Атлантику?
Вопрос этот остается без определенного ответа. Принято считать, что три тысячелетия назад финикийские мореплаватели совершали походы на запад от Гибралтара. Однако значительно раньше водные просторы Средиземного и Красного морей бороздили суда египтян, а затем жителей острова Крит.
Египетские моряки предпочитали плавания вдоль берегов. Несмотря на то что уже 5-6 тысячелетий назад они умели сооружать надежные суда, острова Восточного Средиземноморья они не посещали.
С третьего до середины второго тысячелетия до н.э. в восточном регионе Средиземного моря безраздельно господствовали критяне. Этот остров занимал важное стратегическое положение. Его заселили племена, которые с доисторических времен (до изобретения письменности) осмеливались выходить в открытое море. Кто были эти люди, сказать трудно.
Дело в том, что около девяти тысячелетий назад некоторые древнейшие жители юго-восточной Европы отправлялись в море - от острова к острову в поисках… Трудно сказать, что их влекло за горизонт. Во всяком случае, о богатствах они не заботились. Возможно, они исследовали землю в поисках наиболее благоприятных для обитания мест, а может быть, [b]их влекли любопытство и жажда приключений[/b].
На одном из островов (нынешнее название - Мелос) они обнаружили выходы на поверхность вулканического стекла - обсидиана. Это прекрасный материал для изготовления каменных орудий труда с острейшими лезвиями. Спрос на него был велик. Добыча мелосского обсидиана продолжалась несколько тысячелетий. (последнее крупнейшее открытие было сделано на этом острове в 1820 году, когда здесь нашли античную статую Венеры, получившей имя Милосской.)

[Пришелец]

Примерно в 75 км к восток-юго-востоку от Милоса находится остров Тира (Санторин), а на 100 км к югу от него - Крит. Как показали археологические раскопки, и на Тире, и на Крите 4 тысячелетия назад люди жили богато и спокойно. Они были настоящими хозяевами всей восточной половины Средиземного моря. Осмеливались ли они отправляться в более дальние плавания на запад и удалось ли им выйти в Атлантический океан?
По мнению известного английского историка географии Дж. Бейкера, "Минойцы (жители Крита) вошли в контакт с Египтом и начали товарообмен с ним уже за 2 тысячи лет до н.э. Позже они побывали на западе - в Сицилии и Италии. Быть может, они узнали кое-что и о всей западной части Средиземноморского бассейна, но утвердительно сказать этого мы не можем". По мнению И.П. Магидовича, первыми вышли в Атлантический океан финикийские мореходы (семитоязычные жители побережья Малой Азии). Они основали в середине 1-го тысячелетия поселения на Африканском берегу напротив Сицилии - Карфаген. То, что они еще раньше вышли за Гибралтарский пролив, сомнений нет. Но были ли они первыми, вот в чем вопрос.
По свидетельству древнегреческого историка Фукидида, критский царь Минос (это была правящая династия) создал первый военный флот для борьбы с пиратами. Скорее всего, это свидетельствовало о том, что контроль за всеми морскими перевозками в Восточном Средиземноморье осуществляло критское царство. И если критяне, как установлено, посещали Сицилию, Сардинию и Корсику, то что мешало этим отважным морякам идти дальше на Запад?

[Пришелец]

Обратимся к свидетельству мифов. Древние греки, наследники критской культуры, еще задолго до Гомера знали о существовании океана далеко на западе: титан Атлант для них был олицетворением Атласских гор на северо-западной окраине Африки, которые словно держат на себе небесный свод. В таком случае, критяне должны были, обследовав северное побережье Африки, достичь Гибралтарского пролива и, что не исключено, выйти в океан. Скалы, возвышающиеся по обе стороны пролива, греки называли Геракловыми Столбами. (Правда, их географическое положение определялось по-разному, в том числе и на западной окраине Средиземного моря.) Есть все основания полагать, что греки во времена Гомера, зная о существовании обширных акваторий на западе и востоке, могли допускать мысль о Мировом океане. Почему же тогда через два или даже три столетия выдающийся географ древности Геродот не придерживался этого мнения?
Причина, на первый взгляд, парадоксальная: верность научному методу.
Геродот в своих географических воззрениях опирался на конкретные сведения и не давал воли фантазии. Такая приверженность фактическому материалу, более или менее убедительным доказательствам является основой научного метода. В те времена не было никакой возможности получить точные сведения о Мировом океане. О нем можно было только догадываться.
Ученые гомеровских времен, исходя из эстетических соображений, из пифагорейской идеи гармонии Мироздания, представляли ойкумену в образе двух материков, разделенных Средиземным морем и омываемых Мировым океаном.
Геродот, исходя из логичного умозаключения (также вполне отвечающего методу научного познания), сомневался в том, что мореплавателям удалось обогнуть всю Ливию (Африку). И в этом случае великий географ-историк явно ошибся. Порой крупное научное открытие или достоверный факт опровергают привычные взгляды и противоречат простейшим правилам логики. Однако это не умаляет плодотворность научного метода. Просто пользоваться им надо умело, учитывая его ограничения, и в некоторых случаях не поддаваться иллюзии очевидности.
Дошедшие до нас сведения о крупных географических открытиях далекого прошлого (и даже более поздних веков) очень неполны и порой сомнительны потому, что они обычно засекречивались. Только так можно было избежать столкновений с конкурентами и осваивать вновь открытые регионы. Более того, выдумывались нарочито страшные истории о чудовищах и великанах, о бескрайних океанских просторах или водоворотах, затягивающих корабли; о смыкающихся скалах в проливах; об испепеляющих лучах солнца в южных морях

[Пришелец]

Первые мореходы древности 4-5 тысячелетий назад отважно отправлялись в дальние походы и даже рисковали выходить в открытое море. А позже лишь немногие решались на подобные плавания. Мифы и легенды не только пробуждали интерес к дальним загадочным странам, но и порой запугивали тех чужеземцев, которые пожелали бы отправиться к неведомым землям.
Но дело, конечно, не только в "географических секретах". Проблема серьезней. Создается впечатление, что привычные наши представления о том, как люди открывали свою родную планету, слишком упрощены. Обычно исследователи исходят из предположения о постоянном последовательном расширении ойкумены (известной территории).
В действительности, судя по всему, совершались не только великие географические открытия, но и не менее масштабные "закрытия". Скажем, после того как первые европейцы побывали в Новом Свете, прошло полтысячи лет, прежде чем он вновь был открыт. А с той поры, как впервые удалось совершить плавание вокруг Африки, повторить его удалось лишь через два тысячелетия (!).
Поэмы Гомера не могут претендовать на научную точность. И все-таки они дают более верную - в принципе - картину земной поверхности, чем значительно более поздний трактат Гиппарха (II век до н.э.) и даже научные труды - включая карты - Птолемея (II век н.э.).
Гомер писал об Океане, омывающем континенты. Гиппарх, Птолемей и многие другие мыслители не признавали этого. Согласно их взглядам Индийский океан являлся морем в окружении суши (можно сказать - вторым Средиземным). Они не верили в возможность обогнуть южную оконечность Африки морским путем, или, во всяком случае, сомневались в этом. Почему так получилось? Почему географические или вообще научно-философские воззрения поздних авторитетных авторов оказываются менее точными, а то и ошибочными по сравнению с прежними представлениями - скорее поэтическими, чем научными?

[Пришелец]

Одна из причин - стремление к более достоверному знанию. Мыслитель старается не выходить за пределы известных ему фактов, не доверяя фантазии, воображению, интуиции.
Другая причина: интеллектуальный прогресс цивилизаций нередко сменяется регрессом, значительным спадом, потерей творческих дерзаний или даже деградацией. Новые идеи далеко не всегда мудрее (чаще - мудреней) или вернее прежних.
Не исключено, что греки времен Гомера или более ранние мореплаватели Крита совершали более смелые путешествия, чем их "коллеги" на закате античной цивилизации. Этому могли способствовать причины политические. К тому же временами в Средиземноморье так свирепствовали пираты, что это исключало всякую возможность свободного передвижения.
Некоторые историки и журналисты предполагают, будто в отдаленнейшие времена, около десяти тысячелетий назад, существовала цивилизация высочайшего уровня (типа Атлантиды Платона или оккультистов). От нее и сохранились отдельные отголоски великих знаний о Земле и Космосе. Потому-то, мол, содержание многих мифов глубоко и многопланово, предваряет последующие достижения философской и научной мысли.
Никаких сколько-нибудь убедительных свидетельств высочайшей цивилизации атлантов добыть так и не удалось (если только не считать прообразом Атлантиды критскую цивилизацию). Мудрость древних мифов скорее всего объясняется тем, что это была универсальная форма познания, сочетающая в себе поэзию, философию, религию, народные предания, обобщения здравого смысла, опыт поколений, фантастические домыслы. Из мифа можно извлечь как драгоценные зерна истины, так и занятные фантастические истории, в зависимости от того, кто и для чего этот миф изучает.

[Пришелец]

Гомера в "Одиссее" есть высказывание, которое можно толковать как намек на существование обширной прекрасной земли к западу от Геракловых Столбов за Атлантическим океаном:
Будешь ты послан богами в поля Елисейские,
[b]к самым крайним пределам земли…[/b]
Под этими "пределами" подразумевалась какая-то западная область, на что указывает упоминание о Зефире:
Вечно там Океан бодрящим дыханьем Зефира
Веет с дующим свистом…
"Но вся эта теория полна неясностей", - заключает Страбон. Нам остается только с ним согласиться. Надо лишь добавить, что мысль о благообильных Елисейских полях, расположенных где-то далеко за Атлантическим океаном, не пропала бесследно. Через два тысячелетия после Гомера ее высказал другой гениальный поэт - Данте…

[Пришелец]

Несколько французских летчиков, в том числе Мермоз, проложили над непокоренными районами Сахары авиалинию Касабланка - Дакар. Моторы тогда были очень ненадежны, Мермоз потерпел аварию и попал в руки мавров; они не решились его убить, две недели держали в плену, потом за выкуп отпустили. И Мермоз снова стал возить почту над теми же районами.
Потом открылось воздушное сообщение с Южной Америкой; Мермоз и тут был впереди, ему поручили разведать отрезок трассы от Буэнос-Айреса до Сантьяго и вслед за воздушным мостом над Сахарой перекинуть мост через Анды. Ему дали самолет с потолком в пять тысяч двести метров. А вершины Кордильер кое-где достигают семи тысяч. И Мермоз пустился на поиски просветов. Одолев пески, он вызвал на поединок горы, устремленные в небо вершины, на которых развеваются по ветру снежные покрывала; и предгрозовую мглу, что гасит все земные краски; и воздушные потоки, рвущиеся навстречу меж двух отвесных каменных стен с такой яростью, словно вступаешь в драку на ножах. Мермоз начинал бой с неизвестным противником и не знал, можно ли выйти из подобной схватки живым. Мермоз прокладывал дорогу для других.
И вот однажды, прокладывая дорогу, он попал к Андам в плен.
Ему пришлось сесть на каменную площадку на высоте четырех тысяч метров, края площадки обрывались отвесно, и два дня они с механиком пытались выбраться из этой ловушки. Но безуспешно. Тогда они решились на последнюю отчаянную попытку: самолет разбежался, резко подскочил раз-другой на неровном камне и с края площадки сорвался в бездну. Падая, он набрал наконец скорость и опять стал повиноваться рулям. Мермоз выровнял машину перед каменным барьером и перемахнул через него, но все-таки зацепил верхнюю кромку; проведя в воздухе каких-нибудь семь минут, он вновь попал в аварию: из трубок радиатора, лопнувших ночью на морозе, текла вода; и тут под ним, как земля обетованная, распахнулась чилийская равнина.
Назавтра он начал все сначала.
Разведав во всех подробностях дорогу через Анды и отработав технику перелета, Мермоз передоверил этот участок трассы своему товарищу Гийоме и взялся за разведку ночи.
В то время наши аэродромы еще не освещались, как теперь, и когда Мермоз темной ночью шел на посадку, для него зажигали три жалких бензиновых факела. Он справился и с этим и проложил путь другим. Ночь была приручена, и Мермоз взялся за океан. Уже в 1931 году он впервые доставил почту из Тулузы в Буэнос-Айрес за четверо суток. На обратном пути у него что-то случилось с маслопроводом, и он опустился прямо на бушующие воды Атлантики. Оказавшееся поблизости судно спасло и почту и экипаж.
Так Мермоз покорял пески и горы, ночь и море. Не раз пески и горы, ночь и море поглощали его. Но он возвращался - и снова отправлялся в путь.

[Пришелец]

Так проработал он двенадцать лет, и вот однажды, уже в который раз пролетая над Южной Атлантикой, коротко радировал, что выключает правый мотор. И наступило молчание.
Казалось бы, волноваться не из-за чего, но молчание затянулось, прошло десять минут - и все радисты авиалинии, от Парижа до Буэнос-Айреса, стали на тревожную вахту. Ибо если в обыденной жизни десять минут опоздания - пустяк, то для почтового самолета они полны грозного смысла. В этом провале скрыто неведомое событие. Маловажное ли, трагическое ли, оно уже совершилось. Судьба вынесла свой приговор, окончательный и бесповоротный: быть может, жестокая сила всего лишь заставила пилота благополучно опуститься на воду, а быть может, разбила самолет вдребезги. Но тем, кто ждет, приговор не объявлен.
Кому из нас не знакома эта надежда, угасающая с каждой минутой, это молчание, которое становится все тяжелее, словно роковой недуг? Сперва мы надеялись, но текли часы, и вот уже слишком поздно. К чему обманывать себя - товарищи не вернутся, они покоятся в глубинах Атлантического океана, над которым столько раз бороздили небо. Сомнений нет, долгий труд Мермоза окончен, и он обрел покой - так засыпает в поле жнец, честно связав последний сноп.

Когда товарищ умирает так, это никого не удивляет, - таково наше ремесло, и, пожалуй, будь его смерть иной, боль утраты была бы острее. Да, конечно, теперь он далеко, в последний раз он переменил аэродром, но мы еще не почувствовали, что нам его не хватает, как хлеба насущного.
Мы ведь привыкли подолгу ждать встреч. Товарищи, работающие на одной линии, разбросаны по всему свету, от Парижа до Сантьяго, им, точно часовым на посту, не перемолвиться словом. И только случай порою то здесь, то там вновь сведет вместе членов большой летной семьи. Где-нибудь в Касабланке, в Дакаре или Буэнос-Айресе после стольких лет вновь за ужином вернешься к прерванной когда-то беседе, и вспомнишь прошлое, и почувствуешь, что все мы по-прежнему друзья. А там и опять в дорогу. Вот почему земля разом и пустынна и богата. Богата потаенными оазисами дружбы - они скрыты от глаз и до них нелегко добраться, но не сегодня, так завтра наше ремесло непременно приводит нас туда. Быть может, жизнь и отрывает нас от товарищей и не дает нам много о них думать, а все равно где-то, бог весть где, они существуют - молчаливые, забытые, но всегда верные! И когда наши дороги сходятся, как они нам рады, как весело нас тормошат! А ждать - ждать мы привыкли...
Но рано или поздно узнаешь, что один из друзей замолк навсегда, мы уже не услышим его звонкого смеха, отныне этот оазис недосягаем. Вот тогда настает для нас подлинный траур - не надрывающее душу отчаяние, скорее горечь.
Нет, никто никогда не заменит погибшего товарища. Старых друзей наскоро не создашь. Нет сокровища дороже, чем столько общих воспоминаний, столько тяжких часов, пережитых вместе, столько ссор, примирений, душевных порывов. Такая дружба - плод долгих лет. Сажая дуб, смешно мечтать, что скоро найдешь приют в его тени.
Так устроена жизнь. Сперва мы становимся богаче, ведь много лет мы сажали деревья, но потом настают годы, когда время обращает в прах наши труды и вырубает лес. Один за другим уходят друзья, лишая нас прибежища. И, скорбя об ушедших, втайне еще и грустишь о том, что сам стареешь.

[Пришелец]

Таковы уроки, которые преподали нам Мермоз и другие наши товарищи. Величие всякого ремесла, быть может, прежде всего в том и состоит, что оно объединяет людей: ибо ничего нет в мире драгоценнее уз, соединяющих человека с человеком.
Работая только ради материальных благ, мы сами себе строим тюрьму. И запираемся в одиночестве, и все наши богатства - прах и пепел, они бессильны доставить нам то, ради чего стоит жить.
Я перебираю самые неизгладимые свои воспоминания, подвожу итог самому важному из пережитого, - да, конечно, всего значительней, всего весомей были те часы, каких не принесло бы мне все золото мира. Нельзя купить дружбу Мермоза, дружбу товарища, с которым навсегда связали нас пережитые испытания.
Нельзя купить за деньги это чувство, когда летишь сквозь ночь, в которой горят сто тысяч звезд, и душа ясна, и на краткий срок ты - всесилен.
Нельзя купить за деньги то [b]ощущение новизны мира[/b], что охватывает после трудного перелета: деревья, цветы, женщины, улыбки - все расцветила яркими красками жизнь, возвращенная нам вот сейчас, на рассвете, весь согласный хор мелочей нам наградой.
Не купить за деньги и ту ночь, которая мне сейчас вспоминается, - ночь в непокоренном районе Сахары.
Мы - три самолета компании "Аэропосталь" - застряли под вечер на берегу Рио-де-Оро. Первым сделал вынужденную посадку мой товарищ Ригель - у него заклинило рули; на выручку прилетел другой товарищ, Бурга, однако пустячная поломка и его приковала к земле. Наконец возле них сел я, но к тому времени уже стемнело. Мы решили починить машину Бурга, но не ковыряться впотьмах, а ждать утра.Годом раньше на этом же самом месте потерпели аварию наши товарищи Гурп и Эрабль - и непокоренные мавры их убили. Мы знали, что и сейчас где-то у Бохадора стоит лагерем отряд в триста ружей. Вероятно, издалека увидав, как приземлились наши три самолета, они подняли тревогу, - и эта ночь может стать для нас последней.
Итак, мы приготовились к ночному бдению. Вытащили из грузовых кабин несколько ящиков, высыпали багаж, составили ящики в круг и внутри каждого, точно в сторожке, зажгли жалкую свечу, кое-как защищенную от ветра. Так среди пустыни, на обнаженной коре планеты, одинокие, словно на заре времен, мы возвели человеческое поселение.
Мы собрались на главной площади нашего поселения, на песчаном пятачке, куда падал из ящиков трепетный свет, и стали ждать. Мы ждали зари, которая принесет нам спасенье, или мавров. И уж не знаю почему, но было в той ночи что-то праздничное, рождественское. Мы делились воспоминаниями, шутили, пели.
Мы были слегка возбуждены, как на пиру. А меж тем ничего у нас не было. Только ветер, песок да звезды. Суровая нищета в духе траппистов. Но за этим скудно освещенным столом горстка людей, у которых в целом свете не осталось ничего, кроме воспоминаний, делилась незримыми сокровищами.
Наконец-то мы встретились. Случается, долго бредешь бок о бок с людьми, замкнувшись в молчании, либо перекидываясь незначащими словами. Но вот настает час опасности. И тогда мы друг другу опора. Тогда оказывается - все мы члены одного братства. Приобщаешься к думам товарищей и становишься богаче. Мы улыбаемся друг другу. Так выпущенный на волю узник счастлив безбрежностью моря.

[Пришелец]

Есть такое человеческое качество, для него еще не придумано названия. Быть может, серьезность? Нет, и это неверно. Ведь с ним уживается и улыбка, и веселый нрав. Оно присуще плотнику: как равный становится он лицом к лицу с куском дерева, ощупывает его, измеряет и, чуждый пустой самонадеянности, приступает к работе во всеоружии своих сил и умения.
Однажды я прочел восторженный рассказ о твоем приключении, Гийоме, и давно хочу свести счеты с этим кривым зеркалом. Тебя изобразили каким-то дерзким, языкатым мальчишкой, как будто мужество состоит в том, чтобы в час грозной опасности или перед лицом смерти унизиться до зубоскальства! Они не знали тебя, Гийоме. Тебе вовсе незачем перед боем поднимать противника на смех. Когда надвигается буря, ты говоришь: "Будет буря". Ты видишь, что тебе предстоит, и готовишься к встрече. Я хорошо помню, как это было, Гийоме, и я свидетельствую.

Зимой ты ушел в рейс через Анды - и исчез, пятьдесят часов от тебя не было никаких вестей. Я как раз вернулся из глубины Патагонии и присоединился в Мендосе к летчику Деле. Пять дней кряду мы кружили над горами, пытаясь отыскать в этом хаосе хоть какой-то след, но безуспешно. Что тут могли сделать два самолета! Казалось, и сотне эскадрилий за сто лет не обшарить все это неоглядное нагромождение гор, где иные вершины уходят ввысь на семь тысяч метров. Мы потеряли всякую надежду. Даже местные контрабандисты, головорезы, которые в долине ради пяти франков идут на любой риск и преступление, и те не решились вести спасательные отряды на штурм этих твердынь. "Нам своя шкура дороже, - говорили они. - Зимой Анды человека живым не выпустят". Когда мы с Деле возвращались в Сантьяго, чилийские должностные лица всякий раз советовали нам отказаться от поисков. "Сейчас зима. Если даже ваш товарищ и не разбился насмерть, до утра он не дожил. Ночь в горах пережить нельзя, она превращает человека в кусок льда". А потом я снова пробирался среди отвесных стен и гигантских столпов Анд, и мне казалось - я уже не ищу тебя, а в безмолвии снежного собора читаю над тобой последнюю молитву.
А на седьмой день я между вылетами завтракал в одном мендосском ресторане, и вдруг кто-то распахнул дверь и крикнул - всего лишь два слова:
- Гийоме жив!
И все, кто там был, даже незнакомые, на радостях обнялись. Через десять минут я уже поднялся в воздух, прихватив с собой двух механиков - Лефевра и Абри. А еще через сорок минут приземлился на дороге, шестым чувством угадав машину, увозившую тебя куда-то к Сан-Рафаэлю. Это была счастливая встреча, мы все плакали, мы душили тебя в объятиях - ты жив, ты воскрес, ты сам сотворил это чудо! Вот тогда ты сказал - и эти первые твои слова были полны великолепной человеческой гордости:
- Ей-богу, я такое сумел, что ни одной скотине не под силу.

[Пришелец]

Но что от тебя осталось, Гийоме! Да, мы тебя нашли, но как ты высох, исхудал, весь съежился, точно старуха! В тот же вечер я доставил тебя самолетом в Мендосу, там тебя, словно бальзам, омыла белизна простынь. Но они не утолили боль. Измученное тело мешало тебе, ты ворочался, и не находил себе места, и никак не мог уснуть. Твое тело не забыло ни скал, ни снегов. Они наложили на тебя свою печать. Лицо твое почернело и опухло, точно перезрелый побитый плод. Ты был страшен и жалок, прекрасные орудия твоего труда - твои руки - одеревенели и отказывались тебе служить; а когда, борясь с удушьем, ты садился на край кровати, обмороженные ноги свисали мертвым грузом. Было так, словно ты все еще в пути - бредешь, и задыхаешься, и, приникнув к подушке, тоже не находишь покоя, - назойливые видения, теснившиеся где-то в тайниках мозга, опять и опять проходят перед тобой, и ты не в силах остановить это шествие. И нет ему конца. И опять, в который раз, ты вступаешь в бой с поверженным и вновь восстающим из пепла врагом. Я поил тебя всякими целебными снадобьями:
- Пей, старик!
- И понимаешь, что было самое удивительное...

Точно боксер, который одержал победу, но и сам жестоко избит, ты заново переживал свое поразительное приключение. Ты рассказывал понемногу, урывками, и тебе становилось легче. А мне представлялось - вот ты идешь в лютый сорокаградусный мороз, карабкаешься через перевалы на высоте четырех с половиной тысяч метров, у тебя нет ни ледоруба, ни веревки, ни еды, ты проползаешь по краю откосов, обдирая в кровь ступни, колени, ладони. [b]С каждым часом ты теряешь кровь, и силы, и рассудок и все-таки движешься вперед, упорный, как муравей; возвращаешься, наткнувшись на неодолимую преграду или взобравшись на крутизну, за которой разверзается пропасть; падаешь и вновь поднимаешься, не даешь себе хотя бы краткой передышки - ведь стоит прилечь на снежное ложе, и уже не встанешь.[/b]
Да, поскользнувшись, ты спешил подняться, чтобы не закоченеть. С каждым мигом ты цепенел, стоило позволить себе после падения лишнюю минуту отдыха - и уже не слушались омертвелые мышцы, и так трудно было подняться. Но ты не поддавался соблазну.


Задыхаясь, ты наконец засыпал. А я сидел там, в Мендосе, у твоей постели и думал: если заговорить с Гийоме о его мужестве, он только пожмет плечами. Но и восхвалять его скромность было бы ложью. Он выше этой заурядной добродетели. А пожмет плечами потому, что умудрен опытом. Он знает - люди, застигнутые катастрофой, уже не боятся. Пугает только неизвестность. Но когда человек уже столкнулся с нею лицом к лицу, она перестает быть неизвестностью. А особенно - если встречаешь ее вот так спокойно и серьезно. Мужество Гийоме рождено прежде всего душевной прямотой.
Главное его достоинство не в этом. Его величие - в сознании ответственности. Он в ответе за самого себя, за почту, за товарищей, которые надеются на его возвращение. Их горе или радость у него в руках. Он в ответе за все новое, что создается там, внизу, у живых, он должен участвовать в созидании. Он в ответе за судьбы человечества - ведь они зависят и от его труда.
Он из тех больших людей, что подобны большим оазисам, которые могут многое вместить и укрыть в своей тени. Быть человеком - это и значит чувствовать, что ты за все в ответе. Сгорать от стыда за нищету, хоть она как будто существует и не по твоей вине. Гордиться победой, которую одержали товарищи. И знать, что, укладывая камень, помогаешь строить мир.
http://www.vavilon.ru/noragal/tdh2.html

[Пришелец]

“Ищите меня в том, что я пишу...”
Антуан де Сент-Экзюпери

[Пришелец]

До открытий Ливингстона вся южная половина Африки казалась однообразною, безжизненною пустыней; карты этой части света робкими точками изображали предполагаемые течения рек, но в некотором удалении от берегов — и точек не было. По берегам известны были редкие поселения и станции, да устья рек, в которых мореплаватели запасались водою. Далее вглубь страны — будто все только степи да степи, сожженные палящими лучами солнца, без воды, без растительности, без жизни, где безраздельно царствуют одни лютые звери, цари пустынь и степей. В эти-то дикие, неведомые края южной Африки дерзнул пробраться Ливингстон.
Задача Ливингстона состояла в том, чтобы проникнуть внутрь Африки с евангелием и проложить путь просвещению, для прекращения отвратительного торга невольниками, и он победоносным образом выполнил свою задачу. Дорога проложена, и Африка открыта для торговли и цивилизации.
С 1840 до 1849 года Ливингстон занимался изучением наречий и нравов туземцев и сделал, одно за другим, четыре большие путешествия. Каждое путешествие, взятое отдельно, так значительно, что одно могло бы навсегда прославить человека.
В первое за тем еще более важное путешествие, предпринятое в 1849 году вместе с женой и детьми, Ливингстону удалось добраться до одного из внутренних озер Африки, озера Нгами, лежащего на расстоянии 1300 верст в прямом направлении от города Капа на мысе Доброй Надежды. Об этом озере он неясно догадывался из разговоров и рассказов туземцев. Потом, все ещё вместе с своим семейством, он все дальше и дальше разведывал и открывал неизвестные до того времени края, и таким образом открыл великолепную реку Замбези, которую он считает большою дорогою для сообщения Европы с внутреннею Африкой. Наконец от 1852 до 1856 года, оставив семейство свое в Капштадте, Ливингстон один, в сопровождении нескольких туземцев, среди бесчисленньх трудностей, прошел через всю Африку, сначала с востока на запад, а потом с запада на восток на пространстве восемнадцати тысяч верст. Благодаря Ливингстону, теперь известно, что внутренняя Африка орошается многоводными реками, покрыта роскошною, разнообразною растительностью; известно, что берега этих рек населены многочисленными племенами, которые имеют понятия о торговле и уж конечно имеют ясное понятие о войне; короче сказать — известно, что южная Африка — не бесплодная, безводная, безлюдная и непроходимая пустыня, а страна с богатою будущностью, открытая для предприимчивости, торговли и миссионеров.
Ливингстон родился в 1813 году в Блантайре, близ Глазго, в Шотландии. Отец и мать его были люди бедные, которые должны были посылать своего десятилетнего сына работать на бумагопрядильную фабрику, чтобы его заработками поддерживать скудное существование семейства. Ему приходилось работать от шести часов утра до восьми часов вечера. При другом характере мальчик в такой работе заглох бы совершенно и одичал; но маленький Ливингстон, напротив, энергически работал для того, чтобы приобрести себе хороший запас знаний. боте заглох бы совершенно и одичал; но маленький Ливингстон, напротив, энергически работал для того, чтобы приобрести себе хороший запас знаний.
«Получив свой заработок за неделю (пишет Ливингстон), я купил себе латинскую грамматику и несколько лет сряду упорно учился этому языку, потом ходил в школу от 8 до 10 часов вечера, и еще работал с лексиконом до полуночи, пока мать, бывало, не отнимет у меня книг. Таким образом я прочитал многих классиков и в семнадцать лет знал Горация и Вергилия гораздо лучше, нежели знаю их теперь.
«Школьный наш учитель, получавший жалованье от фабрики, на которой я работал, был человек очень добрый, внимательный и до крайности снисходительный касательно платы с учеников, так что в его школу принимался всякий, кто только хотел».
Ливингстон читал все, что ему попадалось под руку, все, кроме романов. Книги ученого содержания и путешествия составляли для него наслаждение. После чтения, более всего он любил изучать самую природу. Очень часто, вместе со своими братьями бегая по окрестностям деревни, он собирал образчики минералов. Один раз он забрался в известковые ломки и к большому удивлению рабочих с восторгом бросился собирать раковинки, которых там было много. Один из рабочих смотрел на него с сожалением, а Ливингстон спросил его, отчего здесь такое множество раковин, и как они сюда попали?
— Когда Бог сотворил эти скалы, в то же время сотворил и раковины, — отвечал с невозмутимым спокойствием работник.
«Скольких трудов избавились бы геологи и как бы мы все недалеко ушли, если б можно было отвечать на все такими объяснениями»— замечает Ливингстон в своих записках.
«Чтоб было возможно читать, во время работы на фабрике, пишет автор, я поместил книгу на самый станок, на котором работал, и читал таким образом страницу за страницей, не обращая внимания на стукотню машин со всех сторон. Этому обстоятельству я обязан неоцененною способностью углубляться в самого себя и совершенно уединяться посреди всякого шума; эта способность была мне чрезвычайно полезна в моих путешествиях между дикарями.»Ливингстон посвятил свою жизнь страждущему человечеству и избрал для своего служения вернейший путь: решился сделаться врачом и миссионером, и для того не щадил своих сил. В девятнадцать лет он получил место прядильщика и, при первой прибавке жалованья, начал копить деньги. Все лето Ливингстон работает неутомимо; а зимой слушает лекции медицины, греческих классиков и богословие.
«Никогда никто не помогал мне, — говорит Ливингстон с законным и полным сознанием, — и я, со временем, своими собственными усилиями, достиг бы своей цели, если б неко торые из моих друзей не посоветовали мне войти в сношения с обществом миссионеров в Лондоне, как с учреждением, основанным на самых широких христианских началах. Это общество не имеет никакого оттенка секты и посылает к язычникам не пресвитериан, не лютеран, не протестантов, но самое Евангелие Христа. — «Мне именно этого и хотелось и с таким именно направлением я мечтал об устройстве общества миссионеров. Теперь, когда вспоминаю об этой рабочей поре моей жизни, я благословляю эти минуты, и радуюсь, что большая доля жизни прошла в трудах и занятиях, которыми я достиг своего образования. Если б надо было снова пережить все то, что я пережил, я был бы очень рад и не выбрал бы другого пути жизни, может быть более легкого и беззаботного». Силой воли и неусыпными трудами глазговский прядильщик одолел все препятствия, грозившие разрушить его мечты быть миссионером, и Ливингстон с успехом выдержал медицинский экзамен. Ему хотелось сначала выбрать Китай поприщем миссионерской деятельности, но война за опиум преградила туда все пути, и Ливингстон обратился в ту сторону, где трудился и работал почтенный Моффат, — в Африку.
http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/6312/

[Пришелец]

Ливингстон

[Пришелец]

АТАЙДИ
АТАЙДИ, португальский монах-иезуит, исследователь Африки XVI в.
Вероятно, еще в середине XVI в. португальские исследователи достигли Экваториальной Африки, но никаких сведений об этом не сохранилось. Немного больше «повезло» португальскому священнику-иезуиту Атайди: из источников можно заключить, что по крайней мере до 1559 г. он впервые пересек Африканский континент от устья Конго (низовья этой реки были одним из основных районов деятельности посланцев католической церкви) к побережью Индийского океана у 20 гр. ю. ш. Возможно, его путь пролегал через верховья Касаи, крупнейшего левого притока Конго, пересекал верхнее и среднее течение Замбези и плоскогорье Матабеле. Преодолев по прямой более 3 тыс. км, Атайди достиг Софалы (у 20 гр. ю. ш.), очевидно, собрал расспросные сведения об истоках Конго и Великих африканских озерах — на картах 1559, 1561 гг. и более поздних впервые показаны большое озеро, другое, меньших размеров, к юго-западу от него и третье, очень большое, точно на юге. На одной из карт отчетливо видно, что истоки Конго не связаны ни с одним из них.

[Пришелец]

АГРИППА (ок. 63 — 12 гг. до н. э.), римский полководец, флотоводец, сподвижник императора Октавиана Августа
Как флотоводец, хорошо ознакомился с южным побережьем Европы, Сицилией и островами Ионического моря. Как полководец, не раз пересекал Италию, Галлию и Испанию, руководил постройкой дорог и в военное время, и с наступлением «римского мира». Более 20 лет собирал донесения военных разведчиков, отчеты дорожных строителей и землемеров, а также итинерарии (путеводители) и периплы (описания прибрежных плаваний). Этот географический материал Агриппа обрабатывал для создаваемой им первой карты империи и сопредельных стран. После его смерти работы продолжила его сестра, а довел до конца император Август, как он сам указывал, «по решению и запискам Марка Агриппы».
Записки Агриппы (30 — 12 гг. до н. э.), содержащие описания путей через империю, и его карта не сохранились. Но, вероятно, именно она сильно повлияла на позднейшие изображения Европы: Агриппа расширил границы античной географии, включив в нее часть Западной Европы, ранее неизвестной. Цель карты Агриппы, по Плинию, — наглядный показ места на Земле, которое занимала империя, для прославления Августа.
Карта, как она представляется по извлечениям из записок Агриппы у Страбона и особенно Плиния, давала контурное изображение империи Августа. Кроме очертаний берегов на нее нанесены реки от верховьев до устья и города — в результате обмера расстояний между ними или же способом оценки расспросных данных. Для того времени это был первоклассный географический источник. Однако, как и на всех древних картах, у Агриппы отсутствовала подлинная картографическая характеристика рельефа: даже Апеннины и Альпы, которые римляне многократно пересекали во всех направлениях и обходили вдоль склонов, изображались символическими линиями.

[Пришелец]

Карта Ойкумены.
Монастырь Эбсторф (Германия). XIV в.

[Пришелец]

Европейские суда и навигационные инструменты,которые использовались в XIV в.
Рисунок из «Космографии» Жака Дево

[Пришелец]

Так представляли себе мироздание византийцы.
Рисунок из «Христианской топографии»
Козьмы Индикоплова. Середина VI в.

[Пришелец]

Прибытие португальцев в Японию.
На этом японском рисунке европейцы изображены карикатурно. XVII в.
Фрагмент

[Пришелец]

Эпохи раннего и классического Средневековья в Европе (VI–XIV века) — это время господства монастырской картографии. Монастырская карта, так называемая mappa mundi («карта мира» на латыни), представляет собой смешение времени и пространства, мифов и реалий известной на тот момент Ойкумены. До наших дней дошло около 1100 монастырских карт, около 600 из них было изготовлено до XIV столетия.
В большинстве своем монастырские карты анонимны. Производством их занимались в скрипториях, а технология была тождественна созданию книжной миниатюры. Помещались они либо на стенах соборов и монастырей либо в рукописях, особенно в псалтырях, отчего получили также название «псалтырные карты», выполняя роль литературы для неграмотных («pictura est laicorum litteraturа», то есть «живопись — это литература для мирян» в переводе с латыни), так же, как иконы или фрески.Помимо просветительской функции, карты того времени нередко исполняли роль иллюстративного комментария к сочинениям античных и средневековых авторов, писавших о Земле и о тех, кто её населяет. Причем особый акцент средневековые картографы делали на эсхатологических темах, то есть на всём том, что связано с концом света, ожидающим земной мир. Например, в спальне Адели графини де Блуа (Adela de Blois, Adela of Normandy, 1065–1138), дочери Вильгельма Завоевателя (William I the Conqueror, 1027–1087), была карта, иллюстрировавшая комментарий Беата Лиебанского (Beato de Liйbana, ок. 730 – после 798) Апокалипсису.

[Пришелец]

Согласно Священному Писанию Земля представляет собой плоский диск, омываемый Океаном. Над Землей располагается Небо, которое опирается на столбы и состоит из двух частей: верхнего неба («Небесного Царства») и нижнего («небесной тверди»), к которому крепятся светила и звезды. На северной оконечности земного мира помещались высокие горы, за которыми Солнце, вращавшееся вокруг Земли, скрывалось ночью.
Основные структурные элементы средневековых землеописаний, авторы которых являлись сторонниками плоскостной формы Земли, формируют карту так называемого Т-О типа с восточной ориентацией (восток сверху), где «Т» вписана в «О». На верхней, восточной части карты, помещалась Азия. От остального мира её отделяли горизонтали рек Танаиса (Дона) и Нила, а также Черное, Азовское, Эгейское и Мраморное моря. Соответственно, Европа на карте находилась с левой стороны и отделялась от Африки, которая была справа, Средиземным морем. «О» — это сам земной круг.
Карта Т-О типа, изображенная в качестве книжной миниатюры в труде Исидора Севильского (San Isidoro de Sevilla, 560–636) «Этимологии», изданном в 1472 году. Репродукция из архива Библиотеки Конгресса США
Расположение континентов в виде буквы «Т» толковалось как символ бренности и обреченности этого мира, поскольку «Т» представляла собой «антониев крест» (без верхнего окончания), на котором распинали преступников в южных и восточных провинциях Римской империи. Иногда крест ассоциировался с самим Христом, и есть карты, которые помещают мир прямо на его теле. Одна из самых известных карт этого типа — так называемая Эбсторфская карта (Ebstorf Map), созданная в Нижней Саксонии в середине XIII века. На таких картах по сторонам головы Спасителя располагались буквы А — «Альфа» и Ω — «Омега» с комментарием из Апокалипсиса: «Аз есмь Первый и Последний» (1:7). Тем самым, средневековая монастырская карта превращалась в эсхатологическую модель Вселенной, своего рода икону, на которой демонстрировались начало и конец мира

[Пришелец]

Карта Т-О типа, изображенная в качестве книжной миниатюры в труде Исидора Севильского (San Isidoro de Sevilla, 560–636) «Этимологии», изданном в 1472 году. Репродукция из архива Библиотеки Конгресса США

[Пришелец]

На Востоке картографы обычно помещали рай с Адамом и Евой под надписью: «И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке; и поместил там человека, которого создал» (Быт. 2:8). Там же можно увидеть древо познания со змеем-искусителем, наихитрейшим из «всех зверей полевых, которых создал Господь Бог» (Быт. 3:1). Обязательным атрибутом Востока были и четыре реки, вытекающие из райских земель. А на более поздних картах сюда добавили еще сцену Страшного суда.Наиболее драматичной композиция из этих четырех элементов получилась на знаменитой Херефордской карте мира (Hereford Mappa Mundi, ок. 1290). Ее создатель — Ричард Хальдингамский и Лаффордский (Richard of Haldingham and Lafford) — изобразил за пределами земного круга 12 ветров, а по периметру написал большими буквами слово MORS («смерть» на латыни), чтобы подчеркнуть, что человеческая жизнь — не более, чем былинка, носимая ветром по бренному миру в ожидании смерти. Особенно на карте Ричарда впечатляет сцена Страшного суда, помещенная сверху справа от Спасителя, восседающего на троне в окружении ангелов и воздевшего в молитвенной позе руки со следами от гвоздей. Рядом ангелы выводят праведников из разверзшихся могил. А справа — демоны увлекают грешников в преисподнюю.

[Пришелец]

Эдем с истоками райских рек обычно отделялся от обитаемой Ойкумены водами Океана и прочими преградами. На Эбсторфской карте над миниатюрой с изображением рая присутствует комментарий: «Рай и древо жизни, четыре реки, проистекающие из Рая». Под головой Христа между двумя потоками рек приводится более обширная легенда, источником которой служила книга Бытие (2:8):На востоке расположен Рай, место это преобильное и известно своими наслаждениями, но для людей недоступно. Место это окружено огненной стеной до самого неба. В Раю есть Древо жизни, а кто отведает плодов с того дерева, тот станет бессмертным и тому не страшна старость. Здесь берет свое начало источник, который разделяется на четыре рукава, в Эдеме они текут под землею, но за пределами Парадиза вытекают на поверхность… Фисон (Ганг — И.Ф.) вытекает в Индии с горы Орнобара… и впадает в Восточный Океан; Геон (Нил — И.Ф.) выходит на поверхность у горы Атлас, потом уходит под землю, появляется у Красного моря и впадает в Средиземное близ Александрии, реки Тигр и Евфрат несут свои воды к Персидскому заливу.

Эбсторфская карта. Ее создателем считается Гервасий Тильберийский (Gervasius Tilburiensis, Gervase of Tilbury, ок. 1150–1228) — аббат Эбстфорского монастыря близ Люнебурга в северо-западной Германии. Подлинник карты погиб во время Второй мировой войны. В настоящее время существуют четыре копии этого манускрипта, сделанные XIX веке

[Пришелец]

Впоследствии было сломано немало копий вокруг вопроса о странном соседстве Тигра и Евфрата с Нилом и Гангом. Но парадокс заключается в том, что с точки зрения современной науки их совместное расположение на средневековых картах не столь уж абсурдно. В наши дни историки полагают, что Фисоном и Геоном назывались притоки Евфрата, пересохшие еще в глубокой древности (о чем в Средние века, конечно, не знали). По мнению ученых, легенда о потерянном рае имеет вполне исторические корни. Вероятно, сам миф иудеи заимствовали от шумеров — народа, создавшего 5000 лет назад в междуречье Тигра и Евфрата первую в истории цивилизацию. Для шумеров же основой мифа послужила экологическая катастрофа, произошедшая в этом регионе около 7000 лет назад, когда воды Персидского залива затопили плодородный район на юге Месопотамии — по некоторым данным, первый земледельческий оазис (по-шумерски эдем — «богатая растительностью равнина»). То есть Эдемский сад покоится на дне Персидского залива в территориальных водах Кувейта.

[Пришелец]

С XI столетия в центре мира картографы стали располагать Иерусалим, основываясь на словах пророка Иезекииля (5:5): «Так говорит Господь Бог: это — Иерусалим! Я поставил его среди народов, и вокруг него — земли». В центре Эбсторфской карты изображение города сопровождается легендой:
Иерусалим — священнейшая столица Иудеи … Этот наиславнейший город есть глава всему миру, ибо в Иерусалиме свершилось спасение рода человеческого смертию и воскресением Господа, по словам Псалмопевца: «Царь мой от Века». В великом же сем граде находится Гроб Господень, куда стремится в своем благочестии весь мир.На Херефордской карте Иерусалим также занимает центральное место, а над городом в виде своеобразной «компасной розы» изображена сцена Распятия. Традиция помещения этого города в центр обитаемого мира была столь живуча, что мы встречаем ее даже на карте Генриха Бюнтинга (Heinrich Bunting, 1545–1606) из Магдебурга, известного своим атласом «Путешествие по Священному Писанию», изготовленном в 1582 году

[Пришелец]

Проклятые народы
Неотъемлемой частью средневековой карты мира был также образ Антихриста и его сподвижников — нечистых народов Гог и Магог. В Священном Писании эти народы упоминаются трижды, в частности в Апокалипсисе:
Когда же окончится тысяча лет, — говорится там (20:7), — сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их — как песок морской. В Коране эти народы названы Яджудж и Маджудж (Сура XXI, 95–96; Сура XVIII). По преданию Александр Зулкарнайн (Двурогий), он же — Александр Македонский (’Aλέξανδρος ο Μακεδών, 356–323), воздвиг огромную стену из бронзы, смолы и серы, за которой запер варваров Яджудж и Маджудж вплоть до Судного дня, когда они вырвутся на волю. Появление фигуры Александра Македонского, покорившего всю Азию до Индии, автоматически располагало нечистые народы не на «четырех углах» земного круга, а на Востоке.С появлением в Европе хана Батыя (1208–1255), пришедших из глубин Азии, только подтвердило этот взгляд и сделало саму тему нечистых народов очень актуальной. Поражение немецких и польских рыцарей под Легницей 9 апреля 1241 года заставило многих уверовать в приближение конца времен

[Пришелец]

Даже английский ученый Роджер Бэкон (Roger Bacon, ок. 1214–1294), один из самых просвещенных людей своего времени, советовал уделять как можно больше внимания изучению географии, чтобы точно определить время и направление движения нашествия народов Гога и Магога.Теперь место их пребывания было определено более точно — рядом с Каспием. Так, на Херефордской карте в обширной легенде к востоку от Каспийского моря (где-то в районе современного полуострова Мангышлак и плато Устюрт), близ большого выступа, который отрезан от остального мира внушительной стеной с четырьмя башнями, говорится:
Здесь все столь ужасно, что превышает пределы вероятного: невыносимый холод, постоянный резкий ветер с гор, который местные жители называют «Биза». Здесь живут очень суровые люди, они едят человечину и пьют кровь, проклятые дети Каина. Их заточил Господь, исполнив это через Александра Великого … Во времена антихриста они вырвутся на беду всему миру. Тем самым, Каспий превращался в одно из самых гиблых мест того времени. Возможно, этот регион ассоциировался еще с Аламутом, крепостью асассинов, — закрытого исмаилитского ордена.

[Пришелец]

Но с развитием географических знаний и установлением относительной стабильности в Азии в XIV столетии, в эпоху Монгольской империи, регион Каспия уже не вызывал таких опасений, там проходило несколько ответвлений Великого Шелкового Пути, и европейские купцы, особенно итальянцы, хорошо его знали. Разбойничье гнездо Аламут было разгромлено монголами. Страна народов Гог и Магог отодвигалась все дальше на Восток, до самого Тихого океана

[Пришелец]

Царство еретиков
Но на востоке Ойкумены были не только враги, но и союзники. И здесь уместно поговорить о царстве Пресвитера Иоанна, якобы находившемся в где-то в Азии. В поисках союзников для борьбы с мусульманами, римский папа Александр III (Alexander III, 1105–1181) в 1177 году отправил к этому мифическому правителю послание со своим личным медиком. Однако посланник бесследно исчез. Плано Карпини (Giovanni da Pian del Carpini, ок. 1180–1252) и Марко Поло (Marco Polo, ок. 1254–1324) верили, что царство Пресвитера Иоанна расположено в глубинах Центральной Азии. Позднее его помещали в Эфиопии. Вера в существование этого христианского царства была настолько живуча, что знаменитый картограф Абрахам Ортелий (Abraham Ortelius, 1527–1598) в 1573 году издал карту под названием «Описание Империи Пресвитера Иоанна или Абиссинии».
На самом деле образ христианского теократического государства был всего лишь преломлением отрывочных сведений о несторианских княжествах центральноазиатских народов — меркитов, найманов и уйгуров.

[Пришелец]

Многие привыкли смотреть на карты классического Средневековья как на географические недоразумения. Конечно, там не было точного масштаба и градусной сетки, появившихся в позднее Средневековье (XV–XVII века). Но надо сказать, что даже это не освободило географию от погони за призраками. Просто мнимые реальности стали более «научными». Даже на картах Нового времени существует огромное количество островов, которые были открыты, а затем потеряны. Так, в 1762 году испанские моряки с корабля «Аврора» обнаружили три новых острова к юго-западу от Фолклендских островов. Их координаты были точно зафиксированы — 52°37ґ южной широты и 47°49ґ западной долготы. Через несколько лет информацию подтвердил капитан с другого испанского корабля — «Сан-Мигель». В 1794 году третий испанский экипаж с корвета «Артевидо» вновь проплывал мимо них. Однако начиная с 1856 года все попытки найти этот небольшой архипелаг оканчивались неудачей. Лишь десятилетие спустя, в 1870-х годах острова-призраки исчезли с морских карт

Псалтырная карта мира середины XIII века.

[Пришелец]

Антарктида турецкого адмирала
Но встречаются и противоположные случаи. В первую очередь это касается знаменитой карты турецкого адмирала и картографа Пири Рейса (Piri Reis, Hadji Muhiddin Piri Ibn Hadji Mehmed, 1465–1555). В 1929 году в библиотеке султанского дворца Топкапы в Стамбуле была обнаружена часть манускрипта, представлявшего собой морскую карту Атлантического океана с побережьями Африки, Америки и севера Антарктиды, выполненную рукой адмирала Рейса, что подтвердила графическая экспертиза. Время составления карты — 1513 год. Анализ красок и пергамена дали подтверждающий результат. Находка немедленно привлекла внимание ученых — ведь считается, что Антарктида была открыта только в 1820 году! Но исследователи пришли в ещё большее изумление, когда поняли, что Пири Рейс изобразил береговую кромку антарктической Земли Королевы Мод свободной ото льда, хотя возраст льдов Южного полюса геологи оценивают в 25 млн. лет!

[Пришелец]

Точность географических подробностей на загадочной карте была подтверждена в 1940–50-е годы после проведения сейсмической разведки этой области Антарктиды.Вот фрагмент из сообщения командира 8-й эскадрильи технической разведки Стратегического командования ВВС США подполковника Гарольда Ольмейра от 6 июля 1960 года:
Географические подробности, изображаемые в нижней части карты, прекрасно согласуются с данными сейсморазведки, выполненной сквозь толщу ледяной шапки шведско-британской антарктической экспедицией в 1949 году. Это означает, что картографическая съемка береговой линии была выполнена до оледенения. В настоящее время в этом районе толщина ледника достигает одной мили. Мы не представляем, каким образом можно согласовать данные этой карты с предполагаемым уровнем географической науки в 1513 году.
Любопытно, что на своей карте адмирал изобразил не только четкие береговые линии трех материков, но и сказочных животных, в лучших традициях средневековой картографии. На землях Антарктиды он подписал:
В этой стране, кажется, существуют беловолосые монстры, а также шестирогий скот. португальские язычники записали это в своих картах … Эта страна — пустыня. Все в руинах, и говорится, что там найдены большие змеи. Поэтому-то португальские язычники не высаживались на этих берегах, и они, также сказано, очень горячие (!).

[Пришелец]

Ученые до сих пор не могут выдвинуть никакой правдоподобной версии, совместимой с предположением об аутентичности карты Рейса. Для этого нужно допустить, что, во-первых, возраст антарктических льдов не может измеряться ни в миллионах, ни даже в сотнях тысяч лет, и, во-вторых, что уже до 4000 года до н.э. на земле уже существовала цивилизация, владеющая навыками картографирования на уровне, который Европа достигла только в XVIII веке. 4000 год до н.э. — это время появления первых цивилизаций в Месопотамии и Египте. Иначе представителям погибшей протоцивилизации просто некому было передать свои секреты. Оба этих предположения протворечат имеющимся научным данным.Любопытно, что карта Пири Рейса — не единственная, на которой Антарктида изображена без ледяной шапки. В Библиотеке Конгресса (The Library of Congress) в Вашингтоне хранится карта Оронтия Финея (Orontius Fineus, 1494–1555), датированная 1531 годом. На ней отображена вся береговая линия Южного материка, которая в целом согласуется с данными геологов. А в 1737 году Филипп Бюаш (Philippe Buache, 1700–1773) издал в Париже карту, на которой изображался полностью весь Южный контитент. Самое интересное, что на карте Бюаша он был представлен в виде двух островов, разделенных большим проливом. Наличие большого водного пространства в центре Антарктиды тоже получило подтверждение.Смущает еще и то, что все документы, названные авторами этих трех карт в числе источников информации, почему-то бесследно исчезли… Это не может не вселять скепсис, но факта подделки тоже зафиксировать пока не удалось.